— Сам-то я с малых лет крестьянствовал. А тут как-то меня владыка увидел. Чем-то поглянулся ему, к себе в служки взял, дабы оберегал его от лихих людей.
— Еще бы такого детину не взять. Плечами-то едва через дверные косяки пролазишь… Теперь нового владыку будешь поджидать?
— Пока и сам не ведаю, — неопределенно отозвался Иванка, и, наконец, задал свой вопрос:
— Почему на правеже очутился, Пятуня?
— И не чаял, Иванка, но сколь дней у Бога впереди, столь и напастей. Еще на Федула[131], растворяй оконницу, заявился ко мне Земский староста Демьян Курепа и медку заказал. Много. Мне-де на Покров дочь выдавать, пудов пять на медовуху понадобиться. Добудь! Я плечами пожал. Не каждое лето добрый взяток идет. Иной раз и пудишку радешенек. А Курепа: добудь! И полтину серебром в руку сунул. Задаток-де, дабы усердствовал. И черт дернул меня взять. Лето же выдалось для пчелы доброе. Четыре месяца медом промышлял. Избенка у меня на курьих ножках в лесу. Соты вырезал, растопил и целых три бочонка нацедил. Помышлял в Ростов отправиться за подводой, но тут лихие люди как из-под земли выросли. Меня поколотили, полтину за иконкой нашарили. И надо же мне было, дуралею, полтину с собой взять. Нет бы, дома припрятать. Но самое худое то, что и весь мой мед лихие прихватили. Осталась самая малость в сотах.
— Уж не этот ли, кой я пробовал?
— Тот самый… Пришел с повинной к Курепе. О разбое ему поведал. Он не поверил. Чужим-де людям медок втридорога продал. Как я не божился, не клялся всеми святыми, ничего слушать не желает. На правеж меня поставил.
— А зять что?
— Я уже тебе сказывал. Черствый человек и скряга. За полушку удавится. Кабы не ты, стоять бы мне на правеже еще трое дён.
— А что потом?
— Полинка бы выручила.
— Но как, Пятуня?
— А вот послушай, детинушка.
* * *
Когда-то Полинка жила в Гончарной слободке, что на Подозерке. Были у нее два брата, отец и мать. Жили, как и весь ремесленный люд, бедновато, но и лютого голода не ведали. Кормились не только от продажи глиняной посуды, кою добротно выделывал отец, Луконя Вешняк, но и добычей рыбы. Неро под боком, лови — не ленись! Всякой доброй рыбы вдоволь. Правда, Земская изба наложила немалую пошлину, но и себе оставалось.
Полинка была «меньшенькой», но уже с восьми лет мать Дорофея усадила ее за прялку.
— Пора, доченька, — сердобольно молвила мать. — Всякая одежа страсть как дорогая, никаких денег не хватит. Сами ткать будем, как и все тяглые люди. И тебя приучу.
