Дмитрий тому немало опечалился: мнил среди стольных дворян ходить, а царь его под Речь Посполитую[85] загнал. Но делать нечего: сам на службу напросился.
И двух лет не прожил в Вязьме, как нагрянули в город царевы молодцы. Грозные, дерзкие, приказали дворянам собираться в воеводской избе.
— Повелел великий государь Иван Васильевич взять Вязьму в свой опричный удел. То великая награда вам царская. Кланяйтесь! — горделиво изрек прибывший в крепость Василий Наумов.
Вяземцы немало словам царева посланника подивились. Что на Москве? Что за «опричный удел?» И что за люди наехали в крепость диковинные? На всех молодцах черные кафтаны, за спинами колчаны со стрелами, а к седлам собачьи головы да метлы пристегнуты.
А Василий Наумов, придирчиво оглядев каждого дворянина, напустил страху:
— На Руси крамола. Князья и бояре замыслили великого государя извести.
Дворяне закрестились, а Наумов осерчало продолжал:
— То злодейство великое! Своевольцы на помазанника Божьего замахнулись. Царь Иван Васильевич Москву покинул и сидит ныне в Александровой слободе.
— Да что же это деется, батюшки! — испуганно воскликнул вяземский воевода.
— А то и деется, что своевольцы бояре Владимира Старицкого[86] в цари метят, — бухнул напрямик Наумов.
Ахнули дворяне.
— Старицкий да бояре с ливонцами снюхались, подлой изменой норовят трон захватить. Царь Иван Васильевич зело огневался и повелел в Опричный двор верных людей кликать. Набирает царь удельную тысячу — опору, защиту и меч государя. Выгрызем и выметем крамолу боярскую!
«Так вот отчего у царевых слуг собачьи головы и метлы», — подумалось Дмитрию Ивановичу.
А Василий Наумов все бушевал:
— Велено мне вяземцев крепко сыскивать. Нет ли и тут измены? Бояре по всей Руси крамолу пустили. Недругов ждет плаха, содругов — царева милость.
И с того дня поднялась в крепости кутерьма. Опричники перетряхнули дворы, хоромы и поместья, тянули в воеводскую избу на «расспросные речи» дворян и детей боярских[87], приказных людей и холопов.
Сосед Годунова, помещик Курлятьев, пенял:
— Свирепствуют опричники, людишек грабят, девок силят. Норовил пристыдить, так кнута получил. Ты-де сродник князя Горбатого, а тот царю лиходей, Владимира Старицкого доброхот. Да кой сродник? Завсегда от Горбатого одаль. И как ныне грозу избыть?
Но не избыл грозы помещик Курлятьев. Имение его отобрали на государя, хоромы разорили, а самого сослали в северные земли. В опалу угодило еще с десяток дворян.
