— А коль мы того не захотим, Андрей Михайлович? Земли наши от дедов и прадедов.
— А плевать царю! — вскипел Курбский. — Плевать ему на удельную Русь и стародавние порядки. Коль добром вотчину не отдашь, опричники тебя метлой выметут, а того хуже — и голову под саблю.
— Не чересчур ли, Андрей Михайлович? Мало ли что царю в голову втемяшится. Чай, во хмелю сие брякнул. Неужели царь не понимает, что ему придется со всем боярством бороться. Да тут такие роды поднимутся!
— В здравом рассудке был, Василий Юрьевич. Позвал к себе худородного Ивашку Пересветова[46] и держал с ним совет, как державу переустроить. Но царские палаты хоть и крепки и непроницаемы, но всегда любопытные уши имеют. Весь разговор с Ивашкой мне был передан. Имя его пока не назову, слово дал.
— И настаивать не хочу, Андрей Михайлович. На одно лишь уповаю, дабы забыл царь о своей бессердечной задумке. Поднимать руку на боярство — горячо обжечься. Бояре были, есть и будут!
— Твоими бы устами, Василий Юрьевич, — раздумчиво произнес Курбский.
Помолчали. За косящатыми окнами[47] доносилось веселое разноголосье. Пировала Курба, князя восхваляла.
— Тебе-то, Андрей Михайлович, нечего опасаться. Царь тебя как никого чтит. За победы твои, за светлый ум, за книжное пристрастие, за знание Священного Писания[48] и чужеземных языков. А кто из бояр имеет такую громадную библиотеку, кто больше тебя ведает историю церкви и Византии? И близко никого не поставишь. Не зря ж любит тебя царь.
Курбскому приятны были слова Темкина. Свою славу он добывал не только саблей. Его книжными познаниями восхищались даже чужеземцы. И он не чурался гордиться своей образованностью, коя порой захлестывала его, переходя в заносчивость и высокомерие.
— Любит?.. Иван Васильевич во многих души не чаял. А где теперь они? Вот так-то, Василий Юрьевич. Любовь царская приходит и уходит. Государь чересчур подозрителен, и прозорливости ему не занимать. Как-то я подумал — не худо бы сплотить всех ростовских и ярославских князей и выделить Ярославль в особое княжество, а Иван — дивны дела твои Господи! — на другой же день посмеялся: «На Ярославле хочешь государити?». И как моя крамольная и безумная мысль могла до него дойти?! Разве что во сне вслух выразился.
— И что ты ответил?
— Шутишь, — говорю, — великий государь.
— Шучу, шучу, Андрюша, — но глаза его холодком блеснули.
— А мысль твоя не такая уж и безумная, Андрей Михайлович. Ныне град Ярославль один из богатых и сильнейших. Все торговые пути к нему сходятся. Центр земли Русской. Вполне новым стольным градом может стать.
