— Чего молчишь, холоп? Тебя царь спрашивает.
— Прости за дерзость, великий государь. В Ростов приспела весть, что угодил я в царскую немилость. Скрываться нам, Сеитовым, не по чести нашей. Пришел к тебе, дабы ты, великий государь, отослал меня на казнь.
— О чести глаголишь, холоп. Да так ли?
— Служил тебе верой и правдой, великий государь.
— Правдой? Лжешь, пес! А кто ж царя обманул? Кто недосилком себя называл?! — забушевал Иван Васильевич.
— Вновь прости мою дерзость, великий государь… Зазорно мне стало. Не мог через себя преступить. Зазорно.
— Пес!
Но последнее слово Иван Васильевич произнес уже не в таком запале. Чувствовалось, что гнев его несколько схлынул.
— Кому-нибудь сказывал о нашем разговоре?.. В глаза смотри!
— Никому. На кресте поклянусь, великий государь.
— Крест всяк губами елозит, да не всяк клятву хранит. Ведаю!.. Ваське Грязнову не проболтался? Тот умеет языки развязывать.
Царь был недалек от истины. Но проболтался не Третьяк, а Васька. Это его поджидает страшная кара государя, коль он, Сеитов, выдаст Грязнова с потрохами. Но он никогда не был кляузником. Васька хоть и гнусный человек, но не Третьяку решать его судьбу. Не царь, так Бог его накажет.
— Могу повторить, великий государь: никто о нашей беседе не ведает, — твердо высказал Сеитов.
— Кажись, глазами не юлишь, но обман твой равносилен государственной измене. Ты самого царя одурачил. Похотень!
Сеитов норовил сказать, что девка сама к нему подвалила, когда он, будучи на подгуле, уснул в охотничьем теремке, но все же не стал обелять себя: не слишком достоверно прозвучит его оправдание.
— Велика моя вина, великий государь, а посему не прошу милости. Я готов к любому суровому наказанью.
Иван Васильевич вновь поднялся из кресла, и вновь неторопко прошелся по палате.
— Твоя вина достойна казни. Но смерть твоя будет легкой. Четвертовать не стану. Укажу Малюте голову топором смахнуть.
— Благодарствую, великий государь. Я готов!
Иван Васильевич хмыкнул. Огладил длинными перстами жидкую бороду.
— А не жаль в таких цветущих летах белый свет покидать? Сколь бы еще погрешил, девок обабил. Ты бы мне в ноги кинулся, поелозил, бородой сапоги обмел. Глядишь, я бы тебе и полегче казнь подыскал.
— В третий раз прости за дерзость, великий государь. Мы, Сеитовы, никогда ни в чьих ногах не елозили. Сыскалась вина — руби голову.
— Гордый же ты, холоп. Ныне редко таких людей встретишь… Целуй государю руку. Целуй, целуй. Освобождаю тебя от опалы.
