Иванка дотошно оглядел хозяина избы. Среднего роста, но телом крепок. Светлорус, курнос, продолговатое лицо в густой русой бороде. Серые глаза спокойные и открытые. Такие глаза присущи доброму, честному человеку.
— Не за тем я прибыл сюда, Гриша, дабы в твоей избе отсиживаться. Отец в любой час может преставиться. Никогда себе не прощу, коль с отцом не повидаюсь.
— Но и на рожон лезть опасно, барин.
— Ведаю, Гриша. Пойду в лохмотьях, никто не признает. Господь милостив.
— Лицо лохмотьями не прикроешь, воевода. Тебя в Ростове кромешники Грязнова зрели. А вдруг они у хором сторожат, — молвил Иванка.
О том же произнес и Гришка:
— Истину речет твой содруг. Допрежь надо мимо хором пройтись. Меня не заподозрят.
— И я пойду с тобой, Гриша.
— Дело сказываешь, Иванка. Тебе всю дорогу надо изведать. Москва — не Ростов, заплутать недолго. Коль дело спешное, прямо сейчас и тронемся. Где твои хоромы, барин?
— На Рождественке Белого города, супротив Пушечного двора, саженях в тридцати от Неглинной. Подле хором — две березы.
— Ведаю, барин. Легко сыщу.
— Ступайте с Богом, да будьте усторожливы.
* * *
По Москве ходить — привычку иметь. Шумная, дерзкая, бойкая. Чуть зазевался — плеточку сведаешь. Взад-вперед снуют боярские колымаги, стрельцы, холопы, черные люди, меж двор скитальцы, нищие, блаженные во Христе…
— Жмись к обочине, Иванка. Вишь, опять боярская колымага громыхает. Холопы плетей не жалеют, так и норовят хлестнуть… А вот и Рождественка завиднелась. Зришь монастырь? Рождественский. Его, почитай, два века назад возвели. От него и улицу назвали. Левее — слободка кузнецов и конюхов Пушечного двора, а чуть поодаль недавно заселили звонарей и сторожей кремлевских церквей и соборов. Им и храм «Николы в Звонарях» поставили. Теперь супротив глянь. То — Варсонофьевский «убогий» монастырь.
— Почему ж убогий?
— А потому и убогий, что в нем хоронят неведомых мертвецов, коих подбирают на улицах. Лихая у нас Москва. Кого ножом пырнут, кого кистеньком перелобанят, а кто и сам окочурится, особливо в зимнюю стужу. Вот всех и волокут в сию обитель.
— Мрачное место.
Ведать бы Иванке, что идет он подле «Убогого» монастыря, в коем, через несколько лет, по приказу Лжедмитрия Первого, будут без всяких почестей похоронены тела Бориса Годунова, его жены Марии и сына Федора[154].
По Рождественке на пяти подводах мощные, приземистые бахматы тянули бронзовые пушки на закрепленных раскатах. Тяжко приходилось коням. Бревенчатая мостовая давно не подновлялась, некоторые дубовые плахи обветшали, а то и вовсе стали трухлявыми. Бахматы зло фыркали, проваливались в колдобины, сбивали подковы. Ратные люди, сопровождавшие обоз, стегали коней кнутами, отчаянно бранились.
