— Досадно, староста, — начал серчать воевода.
— Да и привыкла она к моему дому. Хоть и порядную подписала, но живет вольной птахой. Ни в чем не ущемляю.
Курепа кряхтел, лоб испариной покрылся: тяжелая пошла беседа.
Третьяк Федорович поняв, что староста от своего не отступится, решил подойти к разговору с другого боку:
— Нам с тобой, Демьян Федорович, надо бы в одной упряжке идти.
— Так я, кажись, из постромок не выбиваюсь. Аль худо службу несу?
— Сносно.
Курепа побагровел: не по душе ему пришлось это воеводское слово. «Сносно» — выходит терпимо, а коль «терпимо» — далеко не по нраву воеводе. Но не он ли, Демьян, дотошно все земские дела разбирает, не он ли должный порядок в Ростове наводит и строжайше за сбором пошлин блюдет. Обидно!
— Это как посмотреть, воевода.
— Вот и я приглядываюсь, Демьян Фролович. И не только я. Государь новины проводит, дабы власть в одном кулаке держать.
— Это ты к чему, воевода?
— Да к тому, Демьян Фролович, что в некоторых городах великий государь повелел Земские избы упразднить, дабы всеми делами управлял воевода.
— А в других? — поперхнувшись, спросил Курепа.
— В других — на усмотрение воевод.
Лицо Курепы вытянулось, прибавилась испарина на лбу. Под самый дых ударил Третьяк! Проявишь упорство — себе будешь не рад. Воевода, коль примется грехи в земских делах искать, всегда их найдет. Грехи не пироги: пережевав, не проглотишь. Третьяк самим царем прислан. Стоит ему грамотку отписать — и прощай доходное место. Уж лучше девку Полинку потерять, чем Земскую избу.
Воевода, конечно же, приметил, как изменилось лицо Курепы. Изрядно же он его припугнул. Царь лишь в двух городах упразднил Земских старост, в Пскове да в Новгороде, где «выметал крамолу». На «усмотрение же воевод», вырвалось у Третьяка с умыслом, дабы сломать неуклонного Курепу. И умысел, кажись, удался.
— На всё твоя воля, воевода. Не хотелось мне отпускать девку, но, чую, тщетно. Выше лба уши не растут. Однако, есть и у меня просьба. Оставь у меня мастерицу недельки на четыре, заказы ей надо доделать. Жалко бросать такую работу.
— Добро, Демьян Фролович, — повеселевшим голосом произнес воевода. — Покажешь мне златошвейку?
— А чего ж не показать? За погляд денег не берут. Идем в светелку.
В светелке трудились над издельем четверо работниц. При виде своего хозяина и воеводы все встали и поклонились в пояс.
Глаза Третьяка сразу же остановились на юной девушке с пышной темно-русой косой, большими синими глазами и вишневыми пухлыми губами. Алый сарафан лишь подчеркивал ее красоту.
