Купца ничем не проберешь, в отчаяние пришел: «Неси топор, Нил Митрофаныч!». «Пошто?». «Коль не веришь, мизинец себе отрублю». Купец опешил: «Да ну?!». «Неси, сказываю! На плахе отсеку». Купец кивнул приказчику. Тот принес дубовую плаху и топор».
— Страсть, какая, дядя. То-то я заметил, что у тебя мизинца нет. Как же ты так?
— А так, коль воли захочешь. Взял — и отрубил. Купец же: «Диковинный же ты парень. Вот теперь верю. Ступай в бурлаки». Все лето и осень тянул бичевой. К купцу вернулся, деньги ему протянул. Но тот, на мое удивленье, и полушки не взял. Закладную грамотку порвал и спросил, чем я намерен дале заняться. «Рыбой промышлять». «Доброе дело, глядишь, и в купцы выбьешься. Деньги же тебе на первых порах зело пригодятся. Ступай с Богом». Вот с той поры я и ударился в торговлю.
— Нелегки же были твои первые годы в Ярославле, дядя.
— Нелегки, Первушка. Ну да хватит разговоров. Пора и соснуть, но в глубокий сон не проваливайся, одним ухом бди.
— Зачем?
— Бывает, лихие пошаливают. Не зря ж я подле сосны орясины положил.
— Лихие?.. В деревеньках я лихих людей не ведал.
— В деревеньках, — передразнил Анисим. — От деревенек остались рожки да ножки, а тут те большой город, где можно поживиться. В голодные годы лихих, как блох расплодилось. Плывешь на челне с добрым уловом и вдруг — три разбойных челна встречу. Приходилось артелью на промысел выходить. Порой, целые побоища творились… Спи, Бог милостив.
Первушка первый час «бдил», а затем его одолел чугунный сон. На зорьке его тронул за плечо Анисим.
— Буде почивать. Пойдем, снасти глянем.
Возвращались с добрым уловом. Но не успели в Коровники ступить, как перед рыбаками вырос наездник на коне. Рыжебородый, с зоркими цепкими глазами. Поверх темно-зеленого кафтана — медная бляха на груди.
— Таможенный целовальник. Нюх, как у собаки, — буркнул Анисим.
Наездник, поравнявшись с рыбаками, сошел с коня, вприщур глянул на довольно тяжелую суму, кою нес на перевес Анисим.
— С добрым уловом! Никак два пуда в суме.
— Чудишь, Ерофей Данилыч. Не по моим летам экую тяжесть на плечах таскать. И всего-то пудишко.
— Сейчас прикинем. Моя рука промаха не дает, Анисим.
— И у меня рука — безмен. Почитай два десятка лет товар подвешиваю.
Целовальник прикинул суму на вес, и как отрубил:
— Полтора!
— А я говорю пуд!
— Целовальнику не верить?! — закипел Ерофей. — Айда в Таможенную избу. Там весы без обману, тютелька в тютельку.
— Тьфу! — сплюнул Анисим.
В Таможенную избу ему тащиться не хотелось: хорошо ведал он про «таможенные весы». Такую «тютельку» покажут, что волосы дыбом. Хмуро молвил:
