- Что же делать? — Костя, положив на колени гитару, растерянно уставился на Марию.
- Что же нам с вами делать, мой Костя? Что делать?
Распрямилась и с холодной, выношенной уверенностью произнесла:
- Стрелять. Стрелять всех, каждого. Иного нам не даровано.
Ровно через три десятилетия погожим летним деньком в подмосковном Доме творчества «Переделкино», что по Киевской железной дороге, услышал я такую же ошарашившую меня угрозу. И такое же «ничего другого нам не остается».
Мы сидели в беседке за бутылкой водки. Человек шесть — москвичи, ленинградцы, прибалты. Не то чтобы приятели, но добрые знакомые. Один из нас, русский писатель, кажется, из Риги, спортивного вида мужчина в майке с латышской надписью, был за тамаду.
Собственно, не знаю, русским он был или латышом. Фамилию носил русскую. Писал на двух языках, переводил с двух и считал Латвию родиной, чехвостил, как все мы, советскую власть и был совершенно своим. Захмелел он больше других. Вдруг вскочил, одернул майку, обвел беседку мутным взглядом.
- Когда грянет час «икс», мы вас всех веером от живота...
И повел воображаемым «Калашниковым», боясь остаться непонятым.
Никто здесь не воображал, будто Советский Союз облагодетельствовал балтийские республики. Мы сочувствовали им, сознавая, что и на нас невольно ложится доля вины и ответственности за их участь. Но одно дело — наше собственное понимание, сочувствие и совсем другое — смертный приговор, окончательно вынесенный каждому на том основании, что приговоренный живет в России. Нетерпеливая готовность своими руками уничтожить людей, с которыми сейчас дружески распивал водочку. Готовность остервенело участвовать в необъявленной войне.
- А может, в моем Костике пробудится зов крови? — негромко произнесла Мария. Она все так же стояла за спиной сидевшего Константина, сомкнув руки у него на груди. Она лелеяла зыбкую надежду, но догадывалась ли: вместе с голосом таким слишком часто пробуждается и звериная жестокость, превращая людей в смертельных врагов потому лишь, что в их жилах течет разная (в национальном смысле) кровь?
Польский поэт заметил: людей объединяет не кровь, текущая в жилах, но кровь, текущая из жил.
Он был идеалистом, автор знаменитых «ветов Польши». Кровь льется и льется, а до единения людей все дальше...
- Привет! — окликнул меня неподалеку от дома на той же сельской улочке майор Спицын Филипп Тимофеевич. И по обыкновению добавил: — Привет, привет.
