Герц, по приказанию сенаторов, был арестован на пути с Аландских островов к осаждаемому Фридрихсгаллу, куда ехал для совещания с королем, ничего не зная о его смерти. Не успела весть об этом аресте распространиться по сю сторону Балтийского моря, как Бассевич уже отплыл в Стокгольм. Он был принят там со всевозможною предупредительностью.
При его появлении прежняя нежность к нему пробудилась опять в герцоге, который принял его в свою службу, а народ, жаждавший улик против Герца и желавший его казни, наперед начал рассчитывать на поддержку, которой ждала его ненависть от обвинений врага. Но ожидания эти были напрасны. Следственная комиссия вотще убеждала Бассевича свидетельствовать против его гонителя. Он отозвался, что, по причине их вражды и несчастья Герца, показания его, Бассевича, были бы подозрительны и вовсе не великодушны, а потому ограничился только опровержением того, что непримиримая ненависть или, может быть, необходимость при оправдывании самого себя заставляли Герца говорить против него. По мнению Бассевича, этот политик без убеждений заслуживал смерти в Голштинии, а не в Швеции, где, для поправления дел, он вступил на истинный путь, начав переговоры с царем. Когда Герц проходил на эшафот мимо дома, занимаемого Бассевичем, последний ушел в одну из отдаленных комнат, чтобы не слышать насмешек, которыми чернь преследовала несчастного барона, и запретил своим людям идти смотреть на казнь.
Так как из бумаг, отобранных у Герца при его аресте, недостаточно выяснились его сношения с царем, то сенат хотел захватить и юстиции-советника Штамке, состоявшего секретарем при Герце и оставленного последним на острове Аланде. Но Штамке, узнав об этом, перешел на русскую территорию и обратился к царю с просьбою о принятии его под свое покровительство. Монарх не хотел потом выдать его на том основании, что он состоял на службе Голштинии, а не Швеции. Сенат, с своей стороны, не захотел в этом деле прибегать к посредничеству герцога, и Штамке таким образом спас свою свободу, сделавшись впоследствии орудием первых непосредственных сношений между герцогом голштинским и его покровителем.
Шведы надеялись наслаждаться плодами своей независимости лишь по мере удаления от пути, начертанного их деспотическим государем. Если он предпочел сойтись с царем, с исключением других своих неприятелей, то они теперь решились примириться со всеми, за исключением одного царя и оставили без внимания аландские переговоры, приходившие уже почти к концу, чтобы начать со всех сторон новые. Бассевич, изустно и письменно, представлял сенаторам и лицам наиболее влиятельным, что так как о восстановлении Станислава не было более речи, то союз с Россиею не мог уже встретить никаких затруднений, и что Польша и Пруссия сами собою не замедлили бы приступить к нему; что у царя, сделавшегося слишком могущественным, никогда не отнимут завоеванных им земель; но что при помощи союза с ним можно бы было избежать необходимости жертвовать германскими провинциями; что шведская свобода нашла бы в нём верного союзника, тем более, что для него столько же выгодно поддерживать ее, сколько для других держав стараться подчинять Швецию игу государя самовластного, более способного, при помощи своей неограниченной власти, противостоять страшному московскому могуществу, возрастание которого их так беспокоит. Но все эти основательные доводы не могли пересилить всеобщего, повального стремления отрешиться вполне от прошедшего царствования, и к союзу с Францией) и Англией) приступлено было тем с большею еще поспешностью, что опасались, чтоб царь, в союзе с Швециею, не употребил своего влияния для возведения на престол шведский герцога голштинского. Молодого принца этого считали проникнутым любовью к деспотизму; наследственное право его на корону шведскую казалось опасным для свободы, а он, несмотря на всю свою проницательность, избалованный в детстве старою королевою Гедвигою Элеонорою и потом разными темными фаворитами, не умел снискать той популярности, которой принц и принцесса гессенские привязывали к себе сердца.
