Переговоры о высадке в Сканию продолжались. Король датский соглашался дать свой флот, но требовал для экипажа 300 000 рублей. Финансы царя не позволяли в то время выдать такой суммы. Он сам сознался в этом, и король предложил ему пять больших кораблей, но с тем, чтоб он снарядил их и снабдил матросами. Так как Пруссия не объявляла себя прямо в пользу датчан, то они заподозрили, что она замышляет рано или поздно соединиться с Швециею, и потому убеждали царя предупредить ее и прервать с нею сношения. Но ничто не могло подвигнуть его на это. Он ласкал себя надеждою склонить эго государство на сторону Дании, уверенный, что Карл откажется от союза с ним. Одним словом, относительно высадки в Сканию не последовало надлежащего соглашения, и царь решился обратить свои силы на Финляндию, с тем, чтоб проникнуть в Ботнию.
Датчане однако ж разрушили Тённинген, и никто не противился этому. Освобожденный ими Веддеркопп отправился прямо в Копенгаген, а оттуда скоро и в Стокгольм доказывать свою невинность и обнаруживать интриги Герца. Сенат знал уже о них от шведского министра в Берлине и запретил всем прочим шведским посланникам при иностранных дворах сноситься с голштинскими. Герц ловко сумел отклонить от себя большую часть обвинений, взведенных на него Даниею; но Веддеркопп заклеймил его несмываемыми пятнами.
Несмотря на то, что он всюду потерял к себе доверие, его неистощимый ум изобрел новую систему, противоположную той, которой он доселе следовал. Его величию и счастью не оставалось иного прибежища, как под крылом Карла XII; поэтому он сразу прекратил сношения со всеми дворами, так долго им щадимыми, и публично водрузил знамя этого героя. Голштинские войска, отозванные из Брабанта, прибыли в Померанию: вместо того, чтоб послать их для занятия Висмара и Штеттина, как следовало по договору с Пруссиею, он сделал из них наемников Швеции и заставил их присягнуть этой державе. Не уведомив о том Бассевича, он льстил себя надеждою, что новость эта, начинавшая уже распространяться, застанет его еще в Петербурге и заставил царя сослать к соболям человека, который забавлял его мнимым исканием союза и дружбы. Но гнев ослеплял его он расчел неверно. Наскучив бродить по краю пропасти в местах, где, со времени приказа о выезде, оставался в самом деле только из терпимости, посланник был уже на обратном пути. Он приближался к границе России, когда двор петербургский узнал об обязательстве, принятом голштинскими войсками. Посланные за ним в погоню увидели его уже вне владений царя, да и имели приказание не ехать далее и вообще не слишком усердно преследовать его. Царь уважал Бассевича. Он хотя и не допустил его более к себе на аудиенцию, однако ж удостоил прийти на прощальный пир, данный в честь его Меншиковым, и выразился, что желает, чтоб оказали справедливость его способностям, но что сомневается в том, потому что у Герца глаза слишком хороши, а у епископа их вовсе нет. Это однако ж несправедливо. Епископ не лишен был проницательности, но Герц, силою своего ума, которому вскоре подчинился и Карл XII, умел ослеплять его.
