6. Его царское величество не может иметь притязаний на Тённинген, потому что обязался не делать каких бы то ни было приобретений в Германии иначе как с согласия своих союзников.
7. Напрасно требуют тайны. Предложения, сделанные г. Бассевичем, были известны задолго до его приезда. Ни в чём не видно здесь доброго и искреннего намерения. Доказательством тому служит обращение с Стенбоком и предписания, данные в то время коменданту Вольфу. Вот копии с них для сведения г. Бассевича. Всего лучше будет положить этот товар опять в тот ящик, откуда он вынут.
С.-Петербург, 25-го марта 1714.
Вместе с этим документом царь приказал вручить Бассевичу ответную грамоту к епископу-регенту. В ней он говорил, что чрезвычайный посланник его светлости был принят с отличием при царском дворе, но что ни одно из его предложений не представило хоть сколько-нибудь верного ручательства для России и её союзников.
Ожидание возвращения Карла XII заставляло царя спешить своими приготовлениями военных действий против Швеции. Он отправил в Копенгаген камергера Ягужинского просить об ускорении высадки в Сканию и в то же время осведомиться о делавшихся там приготовлениях для этой экспедиции. Король датский велел отвечать, что для высадки в Сканию двадцати пяти тысяч войска он ждет только удостоверения от короля прусского, что не будет тревожим со стороны Шлезвига в продолжение кампании; что он просит царя доставить ему это удостоверение и что решается, для облегчения дела, восстановить Голштинию, возвратить Тённинген войскам нейтральным и вступить в переговоры относительно восстановления Шлезвига и других претензий герцогского дома. На возвратном пути из Копенгагена Ягужинский проехал через Берлин и сообщил эти предложения тамошнему министерству. Они были найдены выгодными для епископа-регента; но святость договоров запрещала приступать к какому-либо решению без его участия. Головкин убеждал Герца согласиться на делаемые предложения; но Герц не соглашался под предлогом, что датчане не сдержат своего слова и стараются только усыпить Пруссию, которой боятся; ставил королю на вид значение, какое он приобретет в Европе, если будет твердо и неизменно поддерживать первый договор своего царствования; уверял его, что, судя по положению дел, согласятся на полное восстановление, если он захочет решительно требовать его; доказывал Головкину, что последнее будет самым действительным средством заставить Данию серьезно действовать для общей цели союза, потому что чем менее она увидит возможности приобрести здесь, тем более будет стараться вознаградить себя на счет Швеции. После того он послал Бассевичу приказание сообщить всё это и царю. Монарх не получал еще в это время роковых копий с бумаг, найденных в Тённингене, и однако ж на конференции, на которой лично присутствовал, возразил: «А если Швеция купит дружбу Дании уступкою Бременской области, дружбу Пруссии уступкою Штеттина, и после того всё обратится против меня, да еще при посредстве вас, голштинских интриганов?» Не много спустя он закрыл заседание и сказал Бассевичу: «Причины ваши хороши, но у меня есть своя, лучшая: было бы недостойно меня — притеснять союзника, который вступает в переговоры для исправления своих ошибок.»
