Петр Иванович не удержался, взял корчажку в руки, поиграл ею, заглянул внутрь, в синеву обливки. И вдруг подумал о том, что муж Надежды Ивановны поймал синюю птицу в свою корчажку. Снаружи она изображена, а живет внутри. Это от нее в корчажке такой свет, от ее синих дрожащих крыльев. Она там растворена в дрожащей лазури, как в синем небе над рекой. И только тут он обрадовался подарку.
— Ты, Петр Иванович, ты только одно помни, — прервал его мысли муж, — выставка там не выставка, диплом не диплом, второй степени там, первой степени, неважно. У нас все по-старому, по-простому. Ты понял, что я тебе сообщаю? У нас дома и в мастерской… Ко мне придешь, увидишь, у нас все по-простому. И все! Хрупни зелененьким лучком. В соль вот так, — показал муж, — хрупни, чтоб я слышал.
— Я хрупну, хрупну, — сказал Петр Иванович.
— Петр Иванович, Борис Гаврилович… — улыбнулась Надежда Ивановна. — А для меня он — просто Боренька, а ты — Петя. Ты для меня так и остался Петей, Петенькой.
— Нашла время чмокаться на обе стороны, — сказал муж и нахмурился.
Наступила пауза. Борис Гаврилович хруптел луком. Петр Иванович положил свой пучок на тарелку.
— Хорошо у вас, — смущенно покашлял он. — Книг много.
— Это у нас имеется. Дети читают. С подчеркиванием. Мать, где у нас эта книга?
— Чего ты пристал ко мне с этой книгой? Сдал он ее давно.
— Сам найду.
Он тяжело поднялся и пошел в соседнюю комнату искать книгу. Там что-то упало на пол. Надежда Ивановна вздрогнула, но головы не повернула. Муж их оставил одних за столом, и они сидели молчали. Смотрели не в лицо друг другу, а на стол, на руки.
— Сколько же ты у нас не был, Петя? — спросила Надежда Ивановна. — Лет, либо, пятнадцать?
— А вот был.
— Это когда же? — Надежда Ивановна посмотрела ему в глаза.
— Мать приезжал хоронить.
— Не надо, Петя. — Надежда Ивановна опять опустила глаза. Ей сделалось за него неудобно. — Не было тебя на похоронах. Без тебя обряжали Прасковью Алексеевну Звонареву, без тебя хоронили. Я плакала и по ней и еще больше по тебе. Думала: не прощу, что мать не приехал хоронить. На могилку-то сходил? Мы ее положили рядом с дедом Пантелеймоном. Там дерево красивое, тенечек летом. И вся сторона ихняя, звонаревская.
— Был я, — с болью в голосе произнес Петр Иванович. — Только опоздал. Зашел в избу. Сумерки уже были. Там какие-то старушки. Спрашивают: «Кто такой? Откуда? Что надо?» А я стою, слова не могу сказать, потом говорю: «Прохожий». Воды попросил попить и ушел.
