— Но мы можем и дальше разговаривать, — заметил я, — ведь ваша комната напротив этой? Оставьте дверь открытой, и мы будем беседовать.
— Мы сделаем лучше: заходите ко мне и, пока я буду переодеваться в туалетной комнате, посмотрите мою коллекцию — мне показалось, что вы любитель оружия, — там есть несколько предметов, имеющих ценность, разумеется историческую.
Это предложение вполне отвечало моему желанию сравнить комнаты двух братьев, и я его принял. Я поспешил последовать за своим хозяином, и он, открыв дверь в свои покои, прошел впереди меня, показывая дорогу.
Мне показалось, что я попал в настоящий арсенал.
Там стояла мебель, изготовленная в XV и XVI веках: резная кровать под балдахином, который поддерживали внушительные витые колонны, была задрапирована зеленым дамастом с золотыми цветами; занавеси на окнах были из той же материи; стены были покрыты испанской кожей, и везде, где только возможно, находились военные трофеи, старинные и современные.
Трудно было ошибиться в предпочтениях того, кто жил в этой комнате: они были настолько воинственными, насколько мирными были наклонности его брата.
— Обратите внимание, — сказал он мне, проходя в туалетную комнату, — вас окружают три столетия: смотрите! А я теперь переоденусь в костюм горца, ведь я говорил вам, что сразу после ужина мне нужно будет уйти.
— А где среди этих мечей, этих аркебуз и этих кинжалов то историческое оружие, о котором вы говорили?
— Их там три; начнем по порядку. Поищите у изголовья моей кровати кинжал — он висит отдельно, у него большая чашка эфеса и набалдашник, образующий печать.
— Я нашел его. И что?
— Это кинжал Сампьетро.
— Знаменитого Сампьетро, того, кто убил Ванину?
— Не убил, а умертвил!
— Мне кажется, это одно и то же.
— Во всем мире, может быть, да, но не на Корсике.
— А этот кинжал подлинный?
— Посмотрите, на нем есть герб Сампьетро, только там еще нет французской лилии, вы, наверное, знаете, что Сампьетро разрешили изображать этот цветок на его гербе только после осады Перпиньяна.
— Нет, я не знал этих подробностей. И как этот кинжал стал вашей собственностью?
— О! Он в нашей семье уже триста лет. Его отдал Наполеону де Франки сам Сампьетро.
— И вы знаете при каких обстоятельствах?
— Да. Сампьетро и мой пращур попали в засаду генуэзцев и защищались как львы. У Сампьетро упал с головы шлем, и генуэзский всадник уже хотел опустить на нее палицу, когда мой предок вонзил ему кинжал в самое уязвимое место под кирасой. Всадник, почувствовав, что его ранили, пришпорил лошадь и скрылся, унося с собой кинжал Наполеона, так глубоко вошедший в рану, что генуэзец сам не мог его вытащить. И так как мой пращур, по-видимому, дорожил этим кинжалом и сожалел, что потерял его, Сампьетро отдал ему свой. Наполеон при этом ничего не потерял: как видите, это кинжал испанской работы и он может пронзить две сложенные вместе пятифранковые монеты.
