Мы вышли из развалин со стороны, противоположной той, откуда входили; Люсьен шел впереди.
Когда мы оказались в кустарнике, фазан обнаружил себя, вновь начав кудахтать.
Он был примерно в восьмидесяти шагах от нас или чуть ближе, скрытый в ветвях каштана, подходы к которому были затруднены растущим всюду густым кустарником.
— Как же вы к нему подойдете, чтобы он вас не услышал? — спросил я Люсьена. — Мне кажется, это нелегко сделать.
— Да, — отвечал он мне, — и если бы я только смог его увидеть, я застрелил бы его отсюда.
— Как это отсюда? Ваше ружье может убить фазана с восьмидесяти шагов?
— Дробью — нет, а пулей — да.
— А, пулей!.. Можете не продолжать, это совсем другое дело. И вы правильно сделали, что взяли на себя выстрел.
— Вы хотите его увидеть? — спросил Орланди.
— Да, — ответил Люсьен, — признаюсь, это доставило бы мне удовольствие.
— Тогда подождите.
И Орланди принялся подражать кудахтанью курочки фазана.
Почти сразу же, не видя фазана, мы заметили движение в листве каштана. Фазан поднимался с ветки на ветку, отвечая своим кудахтаньем на призывы Орланди.
Наконец он появился на верхушке дерева и стал хорошо виден, выделяясь в неясной белизне неба.
Орланди замолк; фазан замер.
Люсьен сразу же снял ружье с плеча и, прицелясь, выстрелил.
Фазан упал вниз как ком.
— Ищи! — приказал Люсьен Диаманту.
Собака бросилась в кусты и скоро вернулась, держа фазана в зубах.
Пуля пробила птицу насквозь.
— Прекрасный выстрел, — сказал я, — не могу не выразить моего восхищения вами и вашим замечательным ружьем.
— О! В том, что я сделал, — возразил Люсьен, — моей заслуги меньше, чем вы думаете: один из стволов имеет нарезку и стреляет, как карабин.
— Неважно! Даже если это был выстрел из карабина, он заслуживает всяческих похвал.
— О! — воскликнул Орланди. — Из карабина господин Люсьен попадает с трехсот шагов в пятифранковую монету.
— А из пистолета вы стреляете так же хорошо, как из ружья?
— Ну, почти так же: с двадцати пяти шагов, целясь в лезвие ножа, шесть пуль из двенадцати я всегда разрежу.
Я снял шляпу, приветствуя Люсьена.
— А ваш брат, — спросил я его, — так же искусен?
— Мой брат? — переспросил он. — Бедный Луи! Он никогда не прикасался ни к пистолету, ни к ружью. И я все время опасаюсь, как бы в Париже не случилось с ним беды, потому что, будучи смелым человеком и желая поддержать честь нашей Корсики, он позволит себя убить.
И Люсьен опустил фазана в большой карман бархатной куртки.
— А теперь, — сказал он, — мой дорогой Орланди, до завтра.
