Из-за горы Канья взошла луна, чистая и сияющая. Я бы мог сказать, что она проливала потоки света на весь западный склон, делящий Корсику на две части и в какой-то степени образующий из одного острова две разные страны, все время если и не воюющие друг с другом, то, по меньшей мере, друг друга ненавидящие.
По мере того как мы взбирались все выше, а ущелья, где протекала Тараво, погружались в ночную тьму, в которой тщетно было бы пытаться что-либо разглядеть, перед нами открывалось раскинувшееся до горизонта Средиземное море, спокойное и похожее на огромное зеркало из полированной стали.
Некоторые звуки, свойственные ночи (обычно они либо тонут днем в других шумах, либо по-настоящему оживают лишь с наступлением темноты), теперь были отчетливо слышны. Они производили сильное впечатление — конечно, не на Люсьена, привычного к ним, а на меня, слышавшего их впервые, — вызывая во мне восторженное изумление и неутихающее возбуждение, порожденные безудержным любопытством ко всему, что я видел.
Добравшись до небольшой развилки, где дорога делилась на две: одна, по всей вероятности, огибала гору, а другая превращалась в едва заметную тропинку, которая почти отвесно шла вверх, — Люсьен остановился.
— У вас ноги привычны к горам? — спросил он.
— Ноги да, но не глаза.
— Значит ли это, что у вас бывают головокружения?
— Да, меня неудержимо тянет в бездну.
— В таком случае мы можем пойти по этой тропинке — там не будет пропастей, но нужно сказать, что это весьма нелегкий путь.
— О, трудная дорога меня не пугает.
— Тогда пойдем по тропинке, это сэкономит нам три четверти часа.
— Ну что же, пойдем по тропинке.
Люсьен пошел вперед через небольшую рощу каменного дуба, за ним последовал и я.
Диамант бежал в пятидесяти или шестидесяти шагах от нас, мелькая среди деревьев то справа, то слева и время от времени возвращаясь на тропинку, радостно помахивая хвостом, как бы объявляя нам, что мы можем без опаски, доверясь его инстинкту, спокойно продолжать наш путь.
Подобно лошадям наших полуаристократов (тех, кто днем биржевые маклеры, а вечером — светские львы), выполняющим двойную нагрузку — их используют и для верховой езды и запрягают в кабриолет, — Диамант был научен охотиться и за двуногими и за четырехногими, и за бандитами и за кабанами.
Чтобы не показаться совсем уж невежей относительно корсиканских обычаев, я поделился своими наблюдениями с Люсьеном.
— Вы ошибаетесь, — возразил он, — Диамант действительно охотится и за человеком и за зверем, но тот человек, за кем он охотится, совсем не бандит, это триединая порода — жандарм, вольтижёр и доброволец.
