Люциферов бунт Ивана Карамазова | страница 52
Нам же представляется, что без уяснения вполне определенной целесообразности рассматриваемой структурной параллели она может и вовсе не восприниматься таковой. Ведь на поверхности текстов скорее больше несходства, чем сходства. Прямые вербальные соответствия весьма незначительны: бросаются в глаза формулы «конь», «вол», «путь»… – это, пожалуй, всё. Более ощутима, конечно же, тематическая, параллель. Но и этим дело для нас не исчерпывается. Главное в обоих текстах – это принципиальное, на наш взгляд, созвучие их пафосов: и здесь и там явлен восторг, который естественно охватывает всякого, кто способен созерцать великолепие созданного Богом мира (в Библии Иову только предстоит перейти в такое состояние, Всевышний побуждает его к этому). Но коль скоро речь идет не просто о предметах созерцания, а о самих принципах такого видения, алгоритме его, так сказать, мы не можем не отметить, что и поэтика воплощения такого специфического мировосприятия (восторженного созерцания) оказывается принципиально единообразной в двух далеких друг от друга по времени (но только по времени) текстах. В них не совпадают формы наклонения: изъяснительная в первом отрывке и риторически-вопросительная во втором. Но это частное, вовсе не принципиальное, на наш взгляд, различие. Гораздо существеннее здесь то, что общий ход изложения определяется в обоих случаях интонацией неостановимой (как бы беспредельной!) длительности перечисления любовно разглядываемых подробностей общего великолепия. И здесь и там мы видим параллельные индуктивные ряды, задающие и несущие в себе принципиально одинаковую интонацию, рожденную, по сути дела, одним объектом восторга (нисколько не изменившимся с течением времени в главных своих, метафизических достоинствах).
Структурное сходство склоняющих к созерцанию отрывков не исчерпывается тем, что мы назвали бы «индуктивным параллелизмом». Родство их мы усматриваем и в том, что в обоих случаях мы имеем дело с ситуацией диалога. Правда, с одним страдальцем (библейским) говорит сам Бог, а с другим, хотя по сути от имени того же Бога, – человек, старец Зосима. В библейской сюжетной ситуации сам Творец побуждает Иова довериться Ему, перейти в состояние благоговейной созерцательности, в романе же – «Божий человек» помогает юноше углубиться в подобное состояние.