Я ушел от Нинки рано утром. Не стал будить ее. Правда, я хотел ей что-то сказать. Но раздумал. Утро радовалось свету. Оживало небо и снежинки на нем. Новый снег, похожий на крохотные кусочки то шелка, то бархата, падал медленно, но упрямо. Я был счастлив. Я протягивал навстречу снежинкам руки. Я вертелся на одном месте и хохотал. А потом я нарисовал на затвердевшем снегу себя и Нинку и, приписав: «Я тебя люблю», поставил невероятное количество восклицательных знаков.
Похоже, что снежинки никогда не остановятся. Они все так же идут и идут. Они падают на мой чемоданчик, они тают на моей левой щеке.
«Что со мной?» — думал я, шагая навстречу снегу и крохотному солнцу. И поминутно я трогал ворот рубашки. Нет, он не давил, но я все трогал и трогал его. Потом мои мысли перекинулись с Нинки на снег. И я стал набирать его полные горсти и подбрасывать вверх. Мне было очень приятно играть с ним. Ну а потом я, совсем очумев, по самую грудь запрыгнул в сугроб, с отчаянием забарахтался. А когда я выбрался из него, то прислонился к дереву, из-за усталости не в состоянии шагать дальше.
Солнце хотя было и крохотное, но разгоралось. И вдруг я услышал Ерохину мелодию.
Веркин дом был в трех шагах от меня. И хотя окна закрывали ставни, мне показалось, что Ероха играет не в доме, а на улице.
Я пошел навстречу музыке. В Веркином доме не спали. Дверь была открыта. Стряхнув с валенок снег, я тихо вошел в комнату. Посреди зала на огромном топчане, поджав под себя босые ноги, сидел Ероха. Он смотрел на стоящую перед ним Верку, одетую в шикарнейший модный халат, и что есть силы тренькал. Во всем его облике было столько силы и счастья, что со стороны казалось, что Ероха, всегда простой и будничный, вдруг решился на что-то важное.
Чайник на плите кипел, но ни Ероха, ни она не обращали на это внимания. Ероха рассматривал Верку. А Верка рассматривала Ероху.
— Ероха! — в нетерпении вдруг вскрикнула Верка.
— Чего? — спросил тот.
— Ты на меня не смотри… Ты играй… — и Верка, потеряв контроль над собой, в восторге протянула вперед руки. И, еще более вдруг чему-то изумившись и обрадовавшись, она крикнула:
— Ероха, ради Христа, скажи мне, кто ты?..
Ероха посмотрел на нее и, не смущаясь ее откровенности, сказал:
— Откуда я знаю…
— Ну как же так? Ну как же так? Ты ведь мне раньше говорил, что все знаешь.
Ероха, смутившись, напрягся. А потом, заиграв помедленнее, рассудил:
— Откуда я знаю, да и разве имеет значение, кто я?
