Полюбовавшись на все это, Корнюха с грузчиком, чуть пошатываясь от усталости, присели на два чурбана у печи и, с улыбочками поглядывая на бушующее пламя, стали тихо рассуждать:
— Корнюха, а Корнюха? — начал грузчик.
— Ну чего?
— Скажи, а почему так быстро уходят люди?
Корнюха, подумав, ответил:
— На то они и люди, чтобы быстро уходить.
— Ну это понятно… — вздохнул грузчик. — Только ты вот понимаешь… мне почему-то все время не хочется, чтобы люди уходили…
Корнюха, прослезившись, вздохнул:
— А мне, думаешь, хочется?
— Это надо же, какая жизнь штука сложная, — тихонько засмеялся грузчик и в каком-то смущении замолчал. И хотя и нос и щеки его были грязноваты, но от пламени они цветом походили на только что вылепленный и обожженный кирпич. А губы его, полудетские, простенькие, то ли от жары, то ли еще от чего чуть приоткрылись. Корнюха, подбросив три полена, спрятал кисти рук под мышки, смотрел перед собой.
И вдруг за их спиной как будто что-то зашуршало, потом как будто ручеек зажурчал. Поначалу они не обратили на это внимания. Ну а когда они вдруг почувствовали, как кто-то прикоснулся к их спинам руками, тут их сердца чуть было не лопнули. Они как оглянулись, так и замерли. Никифоров, да-да, Никифоров как ни в чем не бывало стоял и улыбался.
— Караул… — завопил грузчик и вместе с голубями вылетел из морга.
Корнюха в глубоком молчании медленно отступал к скрипевшему дверному проему. Как бы то ни было, но он через некоторое время осознал, что детство-то далеко кончилось. И не призрак, и не какой-нибудь вымышленный образ был перед ним. Перед ним прежний, живой и невредимый, с крохотной родинкой на левой щеке стоял Никифоров. Вот, отряхиваясь от ледышек, он поправил мокрый ворот гимнастерки. Его брюки от печного жара запарили.
— Черт бы побрал этот снег, — вдруг в сердцах произнес Никифоров и, еще раз отряхнувшись и обдав Корнюху брызгами, пошарил по всем своим карманам. Купюры были в целости и сохранности, а вот мелочь, очевидно, высыпалась.
Никифоров фыркнул:
— Эх, ну и народ в Касьяновке, — и, скинув мокрый полушубок, он гаркнул: — Ну и наваляетесь вы у меня в ногах. Ну и…
И Никифоров, вытянув вперед белые руки, глянул на то место, где только что стоял Корнюха. Дверной проем не скрипел, так как двери на нем уже давным-давно не было. Убегая от Никифорова, ее снял на ходу Корнюха, посчитав, что, прикрываясь ею, ему будет безопасней бежать от Никифорова.
— Ну и дела, — опять фыркнул Никифоров, с удивлением рассматривая стены морга. — Интересно, и как это я сюда попал? Ишь ты! — воскликнул он, выжимая воду из своих волос — Ну и влажность, словно в бане побывал.
