Снег на Рождество | страница 112
— Ну, теперь держитесь у меня! Васька-чирик в обиде вас не оставит. — Все стало на свои места…
Однако Никита-грузчик, все еще находясь в каком-то полуиспуге, раза два торопливо вытер с губы слюну и обеими руками ощупал свою голову, точно проверяя, на месте она или не на месте.
А Ванька все кричал и кричал:
— Братцы-ы-ы!.. С очищением вас… с очищением!..
— Если он сегодня первого не ел, то он долго так не простоит. Свалится… — заключил Никифоров, стряхивая с плеч снежок.
— Опомнись… Че болтаешь-то? Че болтаешь-то? Неужели не понимаешь, что без очищения нам кранты? — весело прокричали доярки и, взяв его под руки, стали любовно кружиться с ним в хороводе. Корнюха-лесник, держа в руках гладиолус, выделывал с женой в танце такие виражи, что лошади, пятясь назад, залезали в снег.
Ероха, откинув назад голову, играл, по-солдатски притопывая, «Прощание славянки».
— Сынок, ты всю свою жизнь будешь с этим народом? — вдруг спросила меня молчавшая до этого мать.
— Да, мама… наверное, всю жизнь…
Снег, дивный снег, такой даже во сне не приснится, тихо, бесшумно падал. И мы, кроме Витьки Лукашова, который, смеясь, подставлял ему голову, не замечали уже его, потому что привыкли к нему. Я осмотрелся. Совхозные мужички катали детишек на санках, а снег, похожий на светящиеся искорки, сказочно кружил над ними, осыпая их земной радостью.
Старушка с мальчиком идут к храму, который сияет всеми огнями и из которого слышны церковные песнопения. Увидев памятник Сергию Радонежскому, мальчик восклицает:
— Бабушка, бабушка, посмотри, как красиво.
Снег под ногами искрится, и скатертью кажется он. Старушка несколько раз крестится, не вытирая с глаз радостных слез.
— Здесь Сергий порешил стать монахом, — сказала она и тут же спросила мальчонку: — А ты, сынок, крещеный?
— Крещеный, — тихо ответил он.
ВЫЗОВ
Повесть-фантасмагория
На двадцать втором перегоне, когда пустые товарняки, чуть пыхтя, поднимаются в гору, по правую сторону от рабочего поселка к северу, жмутся друг к другу три деревянных домика. Может, из-за своей какой-то угловатой незавершенности крыши этих строений походят на кепки-аэродромы южан; да, да, вот словно кто-то из пассажиров, мчащихся в поездах дальнего следования или даже сами машинисты, захмелевшие от летней парной жары, сдернули свои кепки с головы и запулили их навстречу теплому южному ветру просто так, как и все в жизни своей они порой делают просто так, играючи, ибо научены они труду с детства, любят они труд как ничто на свете, и в силу этого чувствуют себя свободными и смелыми. Короче, напоминают избушки головные уборы — вот и прозвали Дятловское лесничество, как и саму станцию, Картузами. Картузы так картузы, славное имя. Машинисты электричек, товарняков, тепловозов-толкачей, путейных кранов любят по какой-то непонятной даже для них самих причине чуть-чуть притормозить на горке и с любопытством оглядеть Картузы. Ну что в них особенного, скажет кто-нибудь. Домики как домики: старые, пузатые, бревна снаружи кое-как покрашены, вместо телевизионной антенны на крыше одного из них торчит какая-то несуразная, огромная, похожая на сухую куриную ногу, проволочная метла. Ну а трубы, да таких сейчас, наверное, и не делают, широченные, высоченные, зимой столь крепко дымят, словно отапливают крохотные соседние деревеньки. Эти три домика представляют собой не что иное, как административные здания Дятловского лесничества. А кругом раскинулся лес. Он величаво, медлительно-торжественно шумит; и ветер-бурун его не гнет, да что там ветер-бурун, даже самая сильная буря-ливень и та ему не страшна. Точно горох от стенки, отлетает она от кряхтящих дубов и елей. Так что не простой лес окружает Картузы, а лес богатырь-великан. Кто посадил этот лес — царь или какой-нибудь крепостной крестьянин, трудно теперь сказать…
