И потом, однажды утром прийти и сказать по-деловому:
— Я бы хотела иметь ребенка „сейчас“.
Жанна производила на свет детей так, словно ела пирожные. И Феликсу никогда не было неуютно под теми подозрительными взглядами, которые Бебе бросала на него всякий раз, когда тот возвращался.
Иногда она относилась к нему как к чужому человеку или по меньшей мере как к надоедливому посетителю. Если она писала, то делала это так, чтобы он не смог прочитать то, что она написала.
— Что ты делала?
— Ничего…
— Тебе скучно?
— Нет. А тебе? Ты много работал?
— Да.
— Ты встречался со многими людьми?
— С кем должен был видеться по делам.
Тонкая и долгая улыбка. В такие моменты у него возникало желание ударить ее. Или уйти, заявив:
— Я вернусь тогда, когда ты будешь меня встречать нормально.
Он вдруг покраснел, вспомнив тот день, когда она потребовала ребенка.
На него это подействовало так возбуждающе, что он немедленно приступил к делу. Она не сопротивлялась. Только спросила самым естественным образом:
— Ты уверен, что здоров?
Потому что у него были любовницы! Потому что иногда он спал с мадам Фламан! Потому что во время поездок он не отказывался от приключений!
— Я абсолютно здоров, ничего не бойся…
Что она тогда сказала тем монотонным голосом, который так шокировал Франсуа?
— Ну, тогда хорошо!
Вот так родился их сын!
В тот день Франсуа хотел ей заявить:
— Ну вот он, твой ребенок… Может после этого ты станешь нормальной женщиной? Ты ведь хотела стать мадам Донж.
Вдруг, находясь в комнате, отделанной в тонах зеленого миндаля, он ударил кулаком в перегородку, разбил ее и в исступлении пробормотал:
— Идиот! Идиот! Идиот!
Он! Они! Жизнь!
Так по-идиотски сталкиваться друг с другом в течение… к течение стольких? Десяти лет! Десяти лучших лет жизни!
Идиотством было с утра до вечера причинять друг другу боль, жить рядом, спать вместе, иметь ребенка и быть неспособным понять друг друга…
Он приехал в Шатеньрэ, чтобы успокоиться, вновь обрести о >раз Бебе и перед этим образом, который мерещился ему повсюду. Франсуа пришел по отношению к себе в крайнее негодование.
Почему, да, почему он не понимал?
Был ли он в глазах жены монстром? Более эгоистичным и слепым, нежели кто другой?
Или просто он был мужиком?
В некоторые дни, теперь в этом отдавая себе отчет, он ненавидел ее. Сколько было таких вечеров, когда он мог приехать в Шатеньрэ, и колебался до последней минуты, не потому, что его ждала какая-то любовница, а просто не хотел видеть Бебе с ее взглядом, который осуждал и приговаривал. В такие дни он спал один в доме на набережной Таннер, читая» постели до того момента, пока не засыпал.
