Последней прибежала мать и начала целовать ее, всхлипывая.
— Софка, Софкица!
Но лоб и губы Софки были холодны; быстро и молча поцеловав мать, она вышла из комнаты.
Свет, солнце и шум ошеломили ее. Фата зацепилась за порог, и это было ей на руку. Она остановилась, слегка повернувшись и подняв руку, словно защищаясь от яркого солнца и шума, и стала ждать, пока отцепят фату, чувствуя, что силы возвращаются к ней. Она знала, что, стоя на пороге вполоборота к людям, она даст им возможность хорошо ее разглядеть, и, когда ей придется повернуться к ним лицом, их любопытство в какой-то мере уже уляжется, и дальше она пойдет спокойней. Так и получилось. Как только Софка появилась на пороге, до нее донесся общий вздох изумления. Крестьяне, пораженные ее красотой, обрадованные, исполненные чувства гордости, стали поздравлять друг друга и своего братца.
— Ай да братец, ай да братец! — восклицали они.
Как всегда, фату никак не могли отцепить, все суетились, толкались. Софка успела совсем успокоиться, и, когда наконец фату отцепили, она быстро повернулась, ясным, спокойным взглядом окинула сватов и гостей и приветливо кивнула головой. При выходе из ворот ей снова стало не по себе от прикосновения ко лбу и волосам венка из самшита и цветов, уже завядших и съежившихся от фонарного чада, пахнувшего на Софку. Но это ощущение скоро прошло. Она увидела, что по обеим сторонам улицы до самой церкви толпится народ. Во всех воротах было черно от женщин и девушек, набежавших со всех концов города.
Софка шла медленно и устало. Далеко впереди вертелись и извивались танцовщицы, окруженные толпой детей. Но Софка знала, что на них никто не смотрит, все взоры обращены только на нее; приподнимаясь на цыпочки, люди старались как можно лучше ее разглядеть. Все хотели убедиться, действительно ли она так красива, так разодета и разукрашена, как они думали. И хотя Софка понимала, что торопиться нельзя и надо идти медленно, она поневоле ускоряла шаг, и получалось, будто она ведет шафера, а не он ее. Чем ближе церковь, тем все больше становилось народу. В музыку и гомон начал вливаться звон колоколов, Софка опять почувствовала себя хуже. Помимо толкотни и давки впереди, ее раздражали и выкрики сватов, идущих позади. Там шли ее родичи: тетки, за ними их мужья — все в длинных суконных колиях, туфлях и коротких штанах, чтоб были видны белые чулки хаджий. Шли они тесной гурьбой, стараясь держаться на расстоянии от других сватов, в особенности от крестьян, ехавших на конях. Свекор ехал последним на рыжем коне, в новом седле, выпятив грудь и сияя от радости. Он хотел видеть все: и танцовщиц, и Софку, сверкавшую на солнце облаками шелка и золота; и в то же время не мог не наслаждаться игрой и песнями музыкантов, вместе с ним замыкавших шествие. Чтобы танцовщицы впереди могли их слышать и плясать под их музыку, они играли и пели что было силы. Рядом со свекром, в ногу с конем, шагал верный Алил, играя на кларнете.
