— О, о… тетя, пусти Васкиного Ристу. Вон он томится на мосту!
— И Йована твоего заодно! — послышался обиженный и сердитый голос Васки.
— Миту, Миту впустите! — откликнулась с другого конца расходившаяся молодуха, ядовито глянув на смуглую девушку, которая пела с тазом над головой. Крепко обняв ее, она пустилась дразнить девушку: — Миту, Миту ее впустите! — И потом запела:
Эх, Мита, Митанче,
Хоть помри, хоть лопни,
Эх, Мита, Митанче!
«Митанче» подхватили все и запели с такой исступленной страстью, что даже хозяйка заволновалась и, смеясь, принуждена была сходить и покрепче притворить наружную дверь, чтобы парни на базарной площади не услышали и не начали собираться перед банями.
Симка первой оделась и села во главе стола. Перед ней уже стоял графин ракии, лежали маринованные виноград, груши и перец. Возле нее стали рассаживаться женщины и угощаться фруктами и всякими сластями.
Софка торопливо оделась и села со всеми. Ее начали потчевать, и, к всеобщему удивлению, она не только ела, но и выпила несколько стаканчиков ракии, и все это время с губ ее не сходила сдержанная улыбка, глаза были чуть прищурены, а брови чуть-чуть хмурились, словно она надо всеми посмеивалась и всех жалела…
Возвращались из бань в сумерки. По базарным рядам и мосту шли степенно, закутанные и согнувшиеся, стараясь спрятаться друг за друга. Но как только базар остался позади, они снова, озираясь, начали шалить и толкаться. А вблизи Софкиной улицы бросились бежать. Каждой хотелось прибежать первой. Симка пыталась их удержать, но махнула рукой и осталась почти вдвоем с Софкой, которая была настолько утомлена, что ничего вокруг не замечала. Лишь когда показался ее дом с двумя уже зажженными фонарями, пламя которых мерцало наподобие страшных кровавых глаз, и тихо качающейся меж фонарей гирляндой из самшита и больших белых роз, на нее пахнуло смертью. В глаза бросилась новая черепица на крыше, недавно частично перекрытой (видно, на деньги, полученные за нее); среди старой, почерневшей и обросшей мхом черепицы она резко выделялась своим кроваво-красным цветом, словно была из мяса. Софке показалось, из ее мяса (она сама не знала, откуда это пришло ей в голову). Ее всю передернуло, но она взяла себя в руки и вошла во двор не через ворота, через которые отныне могли входить только сваты и гости, а через соседскую калитку.
Дом кишел народом; все суетились, бегали. На кухне громко булькали огромные котлы, над ними поднимались клубы жирного пара, за домом пылал большой костер, трещали угли и на вертелах жарились поросята и барашки; через нарочно поваленную ограду сада все время бегали дети, служанки, перенося в соседский дом подушки, одеяла, колии: эту ночь они должны были провести там.
