– Даже не думай заходить в дом, – сказал он с закрытыми глазами. – Пожалеешь.
Она наклонилась, изучая его худощавое лицо.
– Сдрейфил.
– Я?
– Боишься сделать такую простую вещь – открыть входную дверь!
– Да, – признался он наконец. – Боюсь. Бежать нам некуда. Они нас скрутят и отвезут назад.
Засмеявшись, она сказала:
– Странная там обслуга была, честное слово! Не хотели с нас деньги брать за проживание. А у горничных-то халатики белые, крахмальные.
– Окна там непонятные, – вспомнил он. – Решетками забраны. Помнишь, я притворился, будто ножовкой металл пилю, – сколько народищу сбежалось.
– Да, было дело. А почему они всегда бегом?
– Да потому, что мы слишком много знаем, вот почему.
– Я, например, ничего не знаю, – сказала она.
– Они тебя ненавидят тебя за то, что ты – это ты, а меня за то, что это я.
Вдалеке послышались голоса.
Женщина достала из кармана завернутое в мятый носовой платок зеркальце, подышала на него, протерла и приветливо улыбнулась.
– Вот видишь, жива. А раньше, бывало, растянусь на полу и говорю себе: все, я умерла, больше никто не будет надо мной изгаляться. Так они меня водой обливали, чтоб я на ноги встала.
С криками из-за угла в пятидесяти метрах от них выбежала группа из шести человек; они бросились к дому, где на качелях, обмахиваясь руками от жары, сидели мужчина и женщина.
– Что ж мы такого сделали, что на нас охота идет? – поразилась женщина. – Они нас с тобой убить хотят?
– Нет, они даже ругаться не будут, начнут нас тихонько уговаривать, а потом увезут из города.
Вдруг он подскочил.
– Ну, что еще? – вскрикнула женщина.
– Пойду-ка маму твою разбужу, – сказал он. – Сядем за круглый стол в гостиной и будем есть слоеный пирог с персиками и взбитыми сливками, а когда эти люди постучатся в дверь, твоя маменька просто скажет: убирайтесь вон. А кушать мы будем с серебряных тарелок, которые твоя мама получила через газету «Чикаго трибьюн» в двадцать восьмом году – с портретами Томаса Мейгана и Мэри Пикфорд.[6]
Повеселев, она подхватила:
– Заведем патефон и поставим песню «Три дерева – здесь, тут и там».
– Послушай, – сказал он, – надо нам отрываться.
Те шестеро заметили мужчину и женщину на полутемной веранде и с криками бросились вперед.
– Быстрее! – закричала женщина. – Беги в дом, зови маму и сестру – да не мешкай, за нами уже идут!
Он широко распахнул входную дверь.
Она бросилась за ним, хлопнула дверью и уставилась перед собой.
За фасадом дома не было ничего – только стойки, брезент, доски да лужайка и ручей. По обеим сторонам торчали софиты. На одной внутренней стенке, сделанной из папье-маше, осталась вывеска: ПАВИЛЬОН № 12.
