— Так всегда бывает, когда в городе появляется колдовство, — сказал Хорвек, заметив мой удивленный взгляд. — И ничем добрым, разумеется, это для таммельнцев не обернется.
— Но зачем ей Мике? — я смотрела со страхом на то, как юноша стоит перед колдуньей, безвольно уронив руки вдоль тела. Он, казалось, даже не слышал, что его помиловали — а чародейка все гладила и гладила его волосы, и мне подумалось, что движения эти походят на те, которыми стирают обычно с учебной доски слова, написанные мелом.
— Она же не знает, что тебе плевать на этого беднягу, и полагает, что отбирает у тебя возлюбленного. К тому же, у него хорошая чистая кровь, как мне кажется. У глупцов, отправляющихся на виселицу из-за своих невест, почти всегда хорошая кровь… А ведьме нужно расплачиваться со своими подручными, чтобы держать их в подчинении. Мальчик ей пригодится. Но, боюсь, не на слишком долгий срок…
Я почувствовала тошноту, и отвела взгляд от Мике, но это не слишком-то мне помогло — мысль о том, какое ужасное будущее его ожидает по моей вине, никуда не ушла и казалась темным липким пятном, расползающимся по моей душе и навсегда в нее въедающимся.
— Слава Его Светлости! — кричали люди. — Слава госпоже Лаурессе!
Господин Огасто удалился, перед тем безвольно подав руку своей жене, не промолвившей за все это время ни единого слова. За ним последовала и ведьма, державшая бедного Мике Кориуса за руку, как несмышленого ребенка. Юноша шатался, точно ослепнув, но покорно шел за ней. Напоследок она оглянулась на площадь, остававшуюся за ее спиной, и замерла, точно припомнив о каком-то незавершенном деле.
Вороны, сидевшие на крышах и стенах, вдруг переполошились, точно их что-то испугало, и с громким карканьем черной волной разом сорвались со своих мест. Многим это показалось странным знаком, и я увидела как взволнованные таммельнцы тычут пальцами в небеса, указывая на зависшую там огромную воронью стаю. Но не успела я спросить у Хорвека, что это значит, как птицы обрушились на головы горожан — они срывали платки, чепцы и шапки с голов людей, словно обезумев. Женщины закричали, и вновь меня чуть не сбили с ног в образовавшейся толчее. Хорвек схватил меня за руку, удерживая при себе, и я почувствовала, как острые вороньи когти вцепились в мой грязный платок. На мгновение я ослепла — как ни был он туго повязан, но все равно сдвинулся мне на глаза, и глупое это происшествие напугало меня так сильно, что я тоже вскрикнула.
