Но вернемся к предрассудкам относительно вкусовых качеств зайчатины. Ведь даже наш славный господин дю Фую, сей великий знаток псовой охоты, способствовал распространению самых диких слухов о мясе этого вкуснейшего зверька. Откуда же он, черт побери, взял, будто потребление зайчатины приводит к развитию у человека… чувства меланхолии?!
Римляне, эти великие обжоры и гурманы, не были столь привередливы и с удовольствием уплетали зайчатину. Разумеется, они были правы!
Сам знаменитый Марциал[120] ставил зайца на первое место среди всех прочих четвероногих, а Плиний[121] приписывал мясу нашего длинноухого приятеля весьма необычное и, я бы даже сказал, чудодейственное свойство благотворно влиять на внешность человека через 6–7 дней после того, как он вкусил блюдо из зайца.
Со своей стороны Элий Лампридий[122], биограф римского императора Александра Севера[123], сообщал, что Север был очень красив именно благодаря своим гастрономическим пристрастиям, ибо требовал, чтобы к столу ежедневно подавали блюда из зайчатины.
Ну что же, приятного вам аппетита, господа древние римляне, а также и вам, современные любители этого изысканного лакомства!
Множество пословиц и поговорок, в коих упоминаются зайцы, народные поверья, каламбуры, легенды, дошедшие до нас из глубин веков, — все это поможет нам оправдать нашего косоглазого героя и дать достойный отпор религиозным фанатикам, следующим заветам Моисея[124] и Магомета[125].
Один из величайших поэтов Рима, говоря о пристрастии императора Севера к зайчатине, прибег к игре слов, к каламбуру, дошедшему до нас на латыни, который можно перевести двояко: «Он постоянно ест зайчатину» и «В коем он черпает свою красоту».
А теперь, после краткого экскурса в историю Древнего Рима, вернемся в нашу французскую деревню. Наши крестьяне, не обладающие утонченным вкусом, особенно не привередничают, если им удастся раздобыть зайца, и готовят из этого императорского деликатеса жуткое рагу, портя сей замечательный продукт добавлением килограмма сала и целого буасо[126] картошки.
Сейчас я расскажу вам одну историю, приключившуюся со мной, которая едва не закончилась трагически.
Дело было, если мне не изменяет память, в 1867 году, то есть довольно давно. Я тогда подранил зайца, и моя славная Флора устремилась за ним в погоню. Вскоре и собака и зверек скрылись из виду за холмом. Я, как говорится, взял ноги в руки и тоже помчался вдогонку за ними. Через десять минут я взобрался на злополучный холм, откуда мог обозреть окрестности.
