. Увидав меня, штаб-ротмистр Бухалов подъехал ко мне: «Вот видите его — это седьмой, которого я лично сегодня зарубил». Вид у штаб-ротмистра Бухалова был возбужденный и даже зверский, в руке он держал окровавленную шашку и сам был весь забрызган кровью.
Круто осадив лошадь, подъехал ординарец начальника дивизии с приказанием мне возвращаться назад с людьми моей команды; штаб-ротмистр Бухалов поехал со мной. Едучи рядом шагом, мы делились впечатлениями атаки. По его словам оказывалось, что 3-й Чеченский полк, опрокинув красную пехоту в окопах, легко ворвался в деревню и, преследуя бегущих, прямо через дворы выскочил в поле, где и стал собираться. Но тут, при виде издали атакующей наш левый фланг красной конницы, среди чеченцев началось замешательство, едва не обратившееся в общую панику. К счастию, положение спасли казаки Сунженско-Владикавказского полка, вышедшие в обход деревни справа и бросившиеся прямо в лоб на красных. Видя атаку казаков, чеченцы бросились за ними; произошел встречный кавалерийский бой, причем казаки рубили прекрасно, чеченцы же, не веря в удар своей шашки, стреляли прямо с коня в упор. Получилась общая свалка, и красные повернули, ища спасения в бегстве.
Проезжая по краю деревни, мы видели, как чеченцы вытащили из стога сена двух стрелявших красноармейцев и тут же их расстреляли. На дороге, около брошенных окопов, стоял уже наш перевязочный отряд и самоотверженно подбирал и перевязывал раненых. Рубленые, в большинстве случаев головные раны, были очень тяжелые. Красная конница прекрасно владела шашкой — это были почти сплошь красные казаки, и раны у чеченцев были в большинстве смертельные. Я сам видел разрубленные черепа, видел отрубленную начисто руку, плечо, разрубленное до 3—4-го ребра, и проч. — так могли рубить только хорошо обученные кавалерийские солдаты или казаки.
Когда я явился к начальнику дивизии, генерал Ревишин обратился ко мне с вопросом, может ли штаб дивизии входить в деревню. На это я чистосердечно ответил, что считаю это преждевременным, так как деревня хотя и взята, но еще не очищена от красных, отставшие и отбившиеся от своих большевики еще всюду прячутся по деревне, и в настоящее время идет жестокая с ними расправа. Меня поддержал начальник штаба, говоря, что переход всего штаба в деревню только осложнит положение и не поможет установить утерянную связь с полками. Тут я узнал, что 2-й Чеченский конный полк, бывший в резерве генерала Ревишина, был брошен куда-то на правом фланге, иначе говоря — впустую, так как главное направление было левый фланг, то есть дорога, ведущая на Промысловое, правый же фланг наш и без того почти упирался в море. В настоящее время в распоряжении начальника дивизии не было ни одной сотни, ни эскадрона, и сам генерал Ревишин чуть ли не лично хотел ехать собирать полки и выяснять обстановку.
