Потом — Черноморье... Зеленоватая вода мирно колышет их. Голова Зои покоится на его груди. Ее веки опущены, но Алексею кажется, что и сквозь них он видит милые лукавые искорки в карих глазах жены. Неподалеку с шумом выскакивает, свивается в кольцо и снова уходит в воду дельфин. Зоя вздрагивает, открывает глаза. Они плывут к берегу, ложатся рядом на горячий песок. Алексей выпускает из ладоней струйку золотистого песка, следит, как она растекается по бронзовой коже Зои, потом целует ее губы, щеки, мокрые, еще пахнущие морем волосы. Набегающие волны щекочут подошвы. Зеленые кипарисы стоят, вытянувшись на часах, охраняя любовь...
Алексей провел рукой по лицу, словно стирая воспоминания, сел на кровати. Надо спать. Завтра предстоит трудный день. Как-то пойдут дела на участке... Какие люди на нем? Помогут ли хоть на первых порах начальник прииска и секретарь парторганизации, как было на Урале? Крутов груб, но, кажется, действительно человек прямой. И энергичный. А вот Норкин при нем явно робеет. Парторгу это не к лицу. Ладно, поживем — увидим.
4
Чтоб опередить Шатрова, подготовиться к сдаче участка, Лаврухин вышел из дома до рассвета. К предстоящей сдаче дел новому начальнику, понижению в должности Лаврухин относился с истинно философским спокойствием по ряду причин. Он столько раз подвергался этой операции, что привык не принимать близко к сердцу опалу. Кроме того, участок Лаврухина давно уже не выполнял плана добычи золота, подготовки открытых полигонов и выдачи из шахт золотоносных песков. Все гово-> рило за то, что долго у кормила правления не продержаться. Наконец, честолюбие никогда не было отличительной чертой характера Лаврухина. Он всегда предпочитал оставаться в тени.
Конечно, обидно было лишаться высокой ставки, но что делать? Рискнуть вступить в открытую борьбу с новым начальником участка — коммунистом, орденоносцем, горным инженером? И кому—ему, полуграмотному практику? Боже упаси! За тридцать с лишним лет своей жизни Лаврухин выработал несколько афоризмов, которых и придерживался во всех случаях. Один из них гласил: «Не лезь на рожон, не критикуй начальство».
Было еще одно обстоятельство, сильно способствовавшее скромности Мефодия Лукьяновича. Он всегда воздерживался от покушений на социалистическую собственность, но однажды, задолго до войны, создалась обстановка, при которой просто грешно казалось не проявить коммерческую инициативу. Лаврухин проявил ее, и все сошло чинно и гладко. Но через год совершенно неожиданно он получил повестку из одного авторитетного учреждения. Лаврухину предлагали явиться для дачи некоторых объяснений. Но его отвращение ко всяким объяснениям на эту тему было так велико, что в тот же день, без подъемных и командировочных, он убыл в энском направлении, позабыв в спешке захватить горячо любимую супругу.
