— Нашла характер! Если хочешь знать, он просто самодур и упрямый бык. Да еще демагог в придачу.
— Да? Скажи лучше — завидуешь Крутову, его уменью жить, его размаху. Он — человек страсти, огня, настоящий русак, не из тех, кто сто раз прикидывает да примеривает: ах, как бы чего не вышло! Рубанет сплеча, а там — поди разбирайся, кто прав, кто виноват! Я его мало видела — раза два на собраниях да как-то в контору заходила, но чувствуется человек!
— Рубать легче всего. Для этого не требуется изобилия мозговых извилин. Я предпочитаю анализ. И вот, если бы Крутов проанализировал обстановку на прииске, он бы понял, что выход из прорыва, залог выполнения плана — в улучшении быта-рабочих. Да за заботу о них горняки сторицей отплатят! Беда Крутова в том, что он смотрит себе под ноги, а не вдаль.
— Вот и хорошо — по крайней мере не споткнется. А ты дерешь нос, пока не полетишь вверх тормашками.
— Знаешь что, Зоя,— сдерживаясь, сказал Алексей,— оставим этот разговор.
— Ага, не любишь критику! Так знай, что ее никто не любит. А Крутов вдвойне. Все громкие фразы о критике, все эти призывы к ней существуют только для употребления в печати и с трибуны. А на деле каждый озабочен тем, как прожить тихо, мирно, не обостряя отношений с начальством и сослуживцами. Только дурачки вроде тебя, вместо того чтобы помалкивать, критикуют всех, лезут напролом и сворачивают себе шеи.
Алексей остановил на полпути вилку с куском мяса, перестал жевать, медленно отодвинул сковородку, не отрывая глаз от жены.
— Чего ты на меня уставился?
— Что ты говоришь, Зоя? Ты отдаешь себе отчет в своих словах? Какая дикость! Да я буду ничтожеством, ползучим приспособленцем, а не коммунистом, если стану молчать о безобразиях из опасения за свою драгоцен-
ную персону! Заткнуть себе рот, превратиться в молчальника? Ну уж, извини. Для этого нужно быть не человеком, а тряпкой!
— Вот-вот. Ты всегда думаешь только о себе, лишь бы все шло по-твоему. А о жене тебе и горюшка мало. Эгоист!
Алексей часто задышал. Упрек оскорбил его вдвойне: своей незаслуженностью — о Зое он всегда заботился больше, чем о себе,— и тем, что от него требовали насиловать свои убеждения.
— Подличать я не намерен. И запрещаю тебе говорить на эту тему.
— Подумаешь! «Запрещаю». Ужасно я испугалась твоего запрета. Нет, буду говорить, буду! Карась-идеалист!
— Замолчи! — Алексей вскочил, сжимая кулаки.— Или я тебя...
— Что? — вызывающе сощурилась Зоя.— Ударишь? Бить будешь? Ну, бей, бей! Ты же сильнее меня!
