До самого поселка Крутов не проронил ни слова. Галган тоже молчал, спрятав большой вислый нос в воротник бекеши. Только саврасый конек бежал все так же весело, звучно пофыркивая, высоко неся голову, картинно выбрасывая передние ноги.
4
У Арсланидзе имелось одно уязвимое место. Давнее, но неотвязное воспоминание не давало ему покоя.
В роковой день двадцать второго июня 1941 года, слушая радио, он одновременно торопливо одевался. Туго затянув широкий кожаный ремень, плотно заправив под него старенькую гимнастерку, Арсланидзе сбежал с крыльца и, держась теневой стороны, быстрым шагом направился в военкомат.
Нещадно палило южное солнце. Слабо шевелилась запыленная листва. На асфальтированных тротуарах лежала ее тень. Отовсюду к военкомату шли мужчины с суровыми потемневшими лицами. Многие несли в руках дорожные чемоданчики, полевые сумки, брезентовые плащи...
В военкомате Арсланидзе постигло тяжелое разочарование. Седоватый грузный военком Ьежливо, но непреклонно отверг его требование немедленно направить на фронт в действующую армию.
— Ждите. Вызовем. Не вносите анархию,— астматически прохрипел военком, значительно выкатывая глаза и вытирая платком потную толстую шею.
Глаза, голос, губы — все показалось Арсланидзе у военкома неприятным, почти отталкивающим. «Как он не понимает...» Но Арсланидзе сдержался. Четко, как на военном плацу, он молча сделал поворот кругом и вышел. «Дисциплина прежде всего. Эмоции потом».
Только через неделю, когда молодой инженер-механик совсем истомился ожиданием, пришла повестка. Три дня спустя Арсланидзе уже был за Ростовом и ехал дальше.
Однако и на этот раз инженер не попал на фронт. Ему приказали демонтировать станки и вывозить оборудование одного из крупных украинских машиностроительных заводов.
Здесь-то и открылось впервые Арсланидзе, что может сделать человек...
Три недели спустя, уже на Урале, вспоминая это время, неразрывно слитое в памяти с черно-багровой мглой, повисшей над землей, и томительно-нетерпеливым далеким погромыхиванием, словно кто-то огромный злобно молол железными челюстями там, за горизонтом, Арсланидзе ужаснулся сделанному. Нельзя было поверить, что этот застывший прибой из металла, вздыбившийся на многие километры вдоль насыпи железнодорожной ветки, состоявший из сотен массивных станков,— дело рук небольшой группы людей. За несколько суток они сняли эти станки с фундаментов, погрузили в эшелоны, доставили сюда и теперь готовились дать им новую жизнь на новом месте.
