Или в партизанах: семь раз меня ранило. Однажды почудилось, я уже на том свете. Пулю в живот получил. А когда открыл глаза, даже удивился, что там и лес такой же, и небо, а где-то вверху жаворонок поет. Ну и что, жаворонок и на том свете мог быть. Только поблизости горела деревня, а в пламени ревели коровы, выли собаки, плакал ребенок, кто-то вопил: Иисусе-е-е! А далеко-далеко, у самого небосклона, мужик пахал землю. Похоже было, не с этого света мужик, а мужицкая душа, потому что на пожар он не смотрел, ни рева, ни воя, ни причитаний не слышал, просто, склонивши над плугом голову, пахал. Я уж и сам не знал, в какой поверить свет, в тот или в этот. По совести говоря, на этот свет мне не очень хотелось возвращаться. А на том получалось, будто этот дальше продолжался. И тут я почувствовал, что весь в крови лежу, и жаворонок надо мной наш, с земли. Хотя совсем меня это не обрадовало. Значит, я на том свете помер, а на этот жить пришел?
Рассчитывал я, что только к осени выйду из больницы — хорошо бы, когда уже закончатся выкопки. Совсем я не спешил, да и куда мне было спешить? За Михала, правда, тревожился. Но меня успокаивали, с ним все в порядке, живет. То один ему поесть принесет, то другой. С жатвой помочь кооператив обещался, а если нет, так соседи. Ну а картошка, свекла — тоже кто-нибудь найдется за одну треть, я столько платил.
Но пришел врач, велел мне встать, пройтись в одну, в другую сторону по палате, с палками, без палок, и сказал, что не мешало бы меня до осени подержать, но он знает, знает, понимает, что мне бы хотелось к жатве дома быть. Ну и выписали, пришлось возвращаться домой. Надо было ему сказать, что торопиться мне особо некуда, а хлеб убрать поможет кооператив, если же нет, то соседи, как и до сих пор, все эти два года. А за косу я бы и так не взялся. Коса здоровых ног требует, как и рук. Косари даже говорят, что на самом деле ногами косят и крестцом, а руками только машут. Но я ничего не сказал. Подумал: столько жатв пережил и теперь перед врачом от них открещиваться? Многие у нас в палате только и мечтали выйти к жатве, пусть к последней перед кончиной, живою еще рукой погладить колоски, а то и на покос разок выехать, на поля наглядеться, надышаться землей. Скольким бы и на тот свет легче было отправиться, кабы знать, что и там их жатва ждет. Понятно, земля человека кормит, и к полю его должно тянуть, как кобеля к суке.
В общем, вернулся я. И уже на третий день пошел на кладбище, поглядеть что и как. Взял рулетку, огрызок карандаша, бумаги листок, решил кое-какие склепы обмерить, посмотреть, который мне лучше всего подойдет.
