Мне казалось, глаза красным застит от этих красных бус, и я радовался, что они мои. А это моя кровь заливала мне глаза. Начал я слабеть. Индюк тоже был еле живой, через силу крыльями шевелил. Все еще норовил меня клюнуть, да что он мог сделать одной башкой, точно из ямины торчащей из моих крепко сжатых рук. Будто зерно на земле клевал, не сильней. А может, уже и сам не видел, что клюет, — глаза у него выпучились и стали как камушки. Только разинул широко клюв, и оттуда какое-то шипенье начало выходить, как из проколотой шины, но все слабей и слабей. Я сомлел, он повалился на меня. Выскочили из хаты отец, мать, подумали, мы оба неживые. Верней, что индюк меня заклевал, а не я его придушил. Ведь я совсем маленький был. А индюк, уже ощипанный и без потрохов, потянул десять кило. Понес меня отец в хату, а у самого слезы ручьем текут и весь перепачканный моей кровью.
Сбежались соседи. Послали в деревню за святой водой, чтобы меня окропить, прежде чем душа отлетит и тело остынет. Кое-кто уже начал отходную читать, кто-то мать утешал, что господь меня обидеть не даст, может, даже в ангелочки возьмет, потому как я еще ни в чем перед миром не виноват. И все ждали эту святую воду. Но, пока ее принесли, я сам ожил. А когда увидел, какая тьма людей надо мной собралась, разревелся — мать долго качала меня на руках, не могла унять.
И потом, когда мы, уже подростками, ходили по домам колядовать, никто не хотел быть царем Иродом, ведь Ироду смерть будто бы голову должна снести, а кому охота помирать. А я всегда соглашался — по мне, чем бояться смерти, лучше было быть царем. Коса у нас была настоящая, какой косят, а не из дерева. И когда смерть замахивалась этой настоящей косой, казалось, что и смерть настоящая, а не Антек Мончка в белой простыне, переодетый смертью. Еще всякий раз острие должно было коснуться затылка, а не только сбросить корону с головы. Но я даже ни разу не вздрогнул. Хотя сколько мы обходили за вечер хат, столько раз смерть, саданув по загривку косой, сносила мне башку. Хозяева, у которых мы колядовали, иной раз от страха зажмуривались, бабы подымали визг и детям закрывали глаза. Но где сильней пугались, там потом и пирога отрезали побольше, и по куску колбасы давали, по рюмочке водки. А уж меня обязательно спрашивали: выпьешь еще одну? И проверяли, отбита ли коса, не осталось ли царапины на шее. И надивиться не могли. Молодец, чертов сын. Ну и ну. Вот это Ирод. Как взаправдашний. Раз только Антек Мончка так маханул, что у меня кровь потекла, тогда я отобрал у него косу, надавал пинков, и больше он смертью не бывал.
