— Эй, отзовитеся! Знаю, что вы тут! Это я.
Я чуть-чуть отодвинул плиту, глянул, а это тот самый дед. Стоит на коленях, руки сложил, будто молится.
— Пришлось из-за вас перед могилой мазуриков этих, Северских, на колени стать, а у них весь род разбойный, вор на воре. Телку у меня тот, что здесь с вами лежит, увел. Туды его растуды. Нате-ка. Сивухи вам принес и хлеба с салом. Подкрепитесь.
— Благодарствуйте, — говорю. — А что в деревне?
— Ой, беда. Вешать будут. Согнали всех мужиков к пожарному сараю и отсчитали десятерых, что не сдали скот. Плотникам приказано виселицу ставить. Уедут, я вам знак подам.
Самогон был крепкий, не разбавленный. Для начала отхлебнули по глоточку. Шмель не хотел, непьющий, мол, но я его заставил. Потом еще по глотку. Чтоб согреться и вшей поменьше чувствовать. Кровь нужно допьяна Напоить, чтоб ни капельки трезвой не осталось. А от двух глотков, если б удалось измерить, самое большее палец может захмелеть. Стало быть, еще по глотку. А жратву под это дело жалко было переводить, кто знает, придет еще дед или нет? Вот мы и цедили без закуски, под покойничков, на пустой желудок. Шмель отказывался, невмоготу ему, больно бураками, понимаешь ли, разит.
— Пей, — говорил я. — Видишь, вши тебя не едят. А на трезвую голову весь бы исчесался.
Ну и пили, он глоток, я глоток, и так по очереди до конца, до дна. Никто нас не кусал, и склеп вскоре сделался вроде бы просторней. Даже казалось, встать можно, потянуться. Кончилось тем, что мы заснули.
Но когда проснулись, о, тут нам вши задали жару. Шмель как пошел чесаться, я думал, терпенья моего не хватит. Дал ему хлеба с салом, так он одной рукой ел, а другой чесался. И еще скулил, не осталось ли хоть капли сивухи. Не осталось. Сам бы выпил. И у меня кожа зудела, чтоб ее черт, но, видно, все же не так, как у него. Жаль мне сделалось парня, выдернул я из штанов ремень:
— Давай, руки свяжу.
Стал он меня упрашивать, не надо, не связывай, еще хуже будет. И верно, думаю.
— Тогда угомонись, язви тебя в душу!
— Не могу.
— Поколупай подсолнух.
— Подсолнух? А откуда его взять?
— Не спрашивай откуда, колупай.
— Я бы рад, да как же без подсолнуха-то?
— Обыкновенно. Здесь все равно темно, ничего не видать. Представь, что он у тебя на коленях лежит, а ты выковыриваешь семечки да в рот — только треск слыхать. Неужто не помнишь, ты ж его в начале деревни возле одной хаты сорвал? Беленая была хата, в голубизну, горшки на изгороди сохли, кошка у стены грелась, куры копошились в пыли. Ты забежал в палисадник, нацелился сорвать подсолнух, а он не дается. Тут из хаты вышла девушка и говорит: я тебе принесу нож. И принесла, большой такой. Режь, сказала. А то, хочешь, все срезай. И улыбается тебе, улыбается. Или вон тот, у него семечки покрупней. Ну как? Только шелухой в меня не плюйся.
