12 февраля 1921 года теплушки дотащились до небольшого полустанка Лещево-Замараево. Отсюда и до Шадринска уже недалеко и до деревни Мальцево рукой подать: верст десять — двенадцать всего, если напрямик. От Шадринска будет подальше. И Мальцев, распрощавшись с попутчиками, выпрыгнул из теплушки, решил: «Пока поезд до Шадринска докатится, я уже дома буду».
Полустанок — одинокий вокзал у дороги да несколько изб в стороне от него, на отшибе, в голом поле. И ни души вокруг: ни на вокзале, ни у изб, ни в поле, на котором едва виднелась санная дорога, уходящая на взгорок, в родимую сторонку.
Постояв — что ему теперь делать, куда податься? — Мальцев решил было, хоть и крепок мороз, дойти пешком — десять-то верст не даль. Однако появившийся дежурный остерег его:
— Не торопись, человек, без вести сгинуть в такую пору. Обожди часок, может, кто с конем появится, подвезет.
И точно: мимо изб к вокзалу трусцой бежала мохнатая киргизская лошаденка, вся в инее. Присмотревшись — кто там в розвальнях правит? — дежурный сказал тоном человека, все здесь знающего:
— Вот и оказия. Если что посулишь,— подвезет...
Лошаденка была низкорослая, неказистая, но работящая: бежала и бежала трусцой, будто домой торопилась. Возница, выехавший на заработок («Детишки от голода пухнут»), что-то рассказывал, о чем-то спрашивал. Мальцев слушал, отвечал, но в смысл слов не вникал. Перед ним был родимый край: чистые белые поля, отороченные заиндевелыми лесочками, осиновые и березовые колки, все более знакомые и чем-то да памятные. Ждал, вот-вот появится тот колок, в который еще в детстве бегал по грибы да по ягоды. Сколько раз колок этот, весь в березовом свете, виделся ему там, на чужбине, сколько раз он, в бреду ли, во сне ли, возвращался домой именно по этой дороге. И каждый раз, когда вот-вот должна уже мелькнуть за деревьями деревня, бред или сон прерывались, и он снова — в разлуке с родимым домом.
Стой!.. То ли голос Терентий подал, то ли только подумал и за вожжи потянул, а может быть, возница почувствовал, как нужна, как важна сейчас остановка этому долговязому человеку в ненашей одежде.
За лесом, на пологом снежном косогоре, завиднелась деревня — серые низкие избы по белому сверкающему полю. Среди них нашел и свою, под соломенной крышей. Из трубы дым столбом...
Через годы, вспоминая свое возвращение в отчий край, Мальцев напишет: «Приехал я к родимой земле-матушке, и с тех пор не расставались мы».
Они въехали на мост через речку, на тот самый мост, с которого, бывало, «солдатиком» прыгал он вместе с мальчишками.
