Наконец впереди слегка посветлело, коридор сильно расширился, изменил направление и вскоре превратился в каменную лестницу. Куница выбрался наружу посреди леса – сырого, осеннего, ночного леса, где и днём-то лучше не бывать. Оглядевшись, он понял, что находится в месте, где совсем недавно были люди…
– Подожди. Как ты это узнал? – прервала рассказ Козетта.
– По оставленным там вещам, – объяснил Куница. – Во-первых, подземный ход был хоть и замаскирован в чаще, но не закрыт. Во-вторых… но это вам лучше увидеть собственными глазами. Не хотите прогуляться в такую чудную погодку?
Козетта с сомнением покосилась на серую муть за окном.
– В лес?
– Да. Тут совсем недалеко.
Я всё думала о его словах. Смотреть с моря на берег интереснее, чем с берега на море. Я не помню, действительно ли говорила Хине нечто подобное, или это был один из тех мысленных аргументов, которые я придумывала сама для себя, оправдывая свой побег.
Я не пошла в школу, проигнорировала попытки Хины меня остановить и бросилась на берег моря. Раньше я жила где-то здесь: деревеньки тянулись одна за другой, переходя в город, и в какой-то из этих жалких бамбуковых хижин я родилась. А может, той хижины и нет давно? Где-то неподалёку отсюда я ползала на коленях, собирая по зёрнышку просыпанный рис, где-то рядом по-прежнему шумит рыбный рынок, на котором я работала… Тяжёлая, безрадостная жизнь никому не нужного ребёнка. Теперь мне предстояло снова к ней вернуться. В памяти всплыло прозвище «Рыбья Кишка», которым меня давным-давно не называли.
Я медленно брела вдоль берега моря – привычного, спокойного, понимающего. Пахло гниющими водорослями и рыбой, на лёгких волнах покачивалось десятка полтора рыбацких лодок, полуголые ребятишки, радостно крича, строили храмы из мокрого песка и ракушек. «Чистой» публики было немного, «богачи» предпочитали прогуливаться не здесь: десять лет назад в нашем городе построили набережную, но она была короткая и начиналась гораздо дальше – там, где равнодушно и сонно, как исполинское животное, дремал на серебристой глади английский пароход.
Иностранные пароходы стали довольно частыми гостями в наших прибрежных водах. Мы, японцы, хоть и островитяне, но не мореплаватели: тяга к путешествиям и к освоению новых земель нам незнакома. Наверное, поэтому мы столько лет не жаловали иноземцев. Да и сейчас держались с ними настороженно, несмотря на распоряжение правительства оказывать западным людям почёт. Говорили, что западные люди знают много такого, чего ещё не знаем мы, и наш долг – научиться у них, чтобы стать передовой страной. Обучение, насколько я могла понять, велось ни шатко ни валко: мы тоже строили корабли, но они не шли ни в какое сравнение с огромными, скоростными, маневренными судами английского и французского флота. Впрочем, жители нашего портового города давно уже не взирали на иностранцев разинув рты, только громады судов по-прежнему вызывали уважение и восхищение.
