Так и было: у Галлы Плацидии на ночном ложе перебывало немало влиятельных государственных лиц; их откровения и доносы помогали ей править разваливающейся на глазах империей, а надо сказать, что она благополучно (для себя!) делала это, исполняя обязанность регентши при своём сыне, более двадцати пяти лет...
В это слегка туманное утро, когда ещё Гонория спала, Евгений и императрица размышляли о быстром её согласии ехать в Рим, но так и не пришли на сей счёт к какому бы то ни было определённому выводу.
— Узнай, почему она передумала, — строго сказала Галла Плацидия, и глаза её снова вспыхнули агатовым пламенем.
Перейдя в уборную, которая размещалась на нижнем этаже, как раз под парадными комнатами дворца, Плацидия велела позвать четырёх юношей. Вскоре перед её взором предстали четыре чистеньких, как ангелы, отрока. Совсем недавно из Галлии их прислал своей госпоже-императрице полководец Аэций.
Плацидия указала юношам на столик перед круглым зеркалом из гладко отполированной бронзы, где стояли четыре голубые чашки. Каждый из отроков взял в правую руку по одной; левой, отвернув тунику, высвободил фаллос... Как только у юношей низвергнулось в чашки семя, одна из рабынь перелила содержимое из чашек в фиал, такой же голубой, и подала императрице. Та выпила из него.
Каждое утро Плацидия делала это, надеясь таким образом сохранить молодость и красоту. И не только она прибегала к подобной практике, а и многие женщины из патрицианских семей, ещё не полностью вступившие на путь следования православной вере или же, как Плацидия, исповедовавшие не само христианство, а всего лишь его ересь. Мужчины к принятию женщинами такого средства омоложения относились снисходительно, так как делало их возлюбленных не только молодыми, но и горячими на ночном ложе...
Потом Плацидия села перед зеркалом и отдалась во власть рабыни, умеющей хорошо убрать волосы. Такая рабыня звалась ornatrix. Под ногами императрицы лежал ковёр, постеленный на мозаичный мраморный пол, чуть поодаль стоял другой столик, с серебряным тазом, в полумраке уборной выделялись стены яркой живописью, изображающей танцующих восточных красавиц и отдыхающих купидонов под ветками миртовых деревьев.
Уборные богатых или царствующих римлянок были намного просторнее, чем их спальни; тот, кто впервые попадал в комнату, где стояло их ложе, дивились миниатюрности помещения и сразу могли составить понятие о тех крошечных голубиных гнёздах, где женщины любили проводить свои ночи... Да и само ложе походило на узкую кушетку, нежели на широкие кровати под балдахином, как у персидских царей; узкое лёгкое ложе в зависимости от времени года, соответствующего освещения и должного отопления, а также других обстоятельств могло переноситься куда угодно, и совершаться на нём могло что угодно...
