Однако Диего Макарони, как и мама, тоже не мог оставить без внимания сына, которого постигло такое несчастье, как Назойлик. Для разговора он выбрал время, когда Рики, следуя совету брата, воскрешал особенно хорошие воспоминания своей нынешней жизни. Надо сказать, результата он достиг не самого радужного: упорно полезли мысли, что он ничего подобного вовсе не заслужил.
А ведь на самом деле, к нему хорошо относились не только люди. Рики даже полез в сундук, и как раз рассматривал медальон, поднятый для него со дна Средиземного моря эксцентричной старой русалкой по имени Барон. Холодный камень оттягивал руку, солнце играло в красивой загадочной резьбе, а владелец украшения кисло рассуждал о том, что скажет Барон, когда узнает про Назойлика, и сообщили ли ему об этом уже. «Скорее всего, нет, — логично заключил Рики, — ведь, кроме меня, некому было с ним разговаривать на языке русалок». Осознав тяжкое бремя того, что ему самому придется во всем признаться, Рики задумался о том, как бы он сам себя повел на месте своих друзей.
В комнату постучали. Он пригласил войти, и обернулся, чтобы поглядеть, кому он понадобился.
Его взгляд встретился с взглядом отца. Диего Макарони не пытался улыбаться и делать вид, что все хорошо, поэтому у его сына не было оснований для раздражения. Но странное чувство, которого он не понимал, вновь резко обозначилось в сознании Рики. Он постарался избежать прямого взгляда на отца, который, впрочем, и не настаивал.
— Ищешь другие воспоминания? — спросил он, садясь напротив.
— Это подарок русалки, — невыразительно произнес Рики. — Возьмешь?
— Насовсем — нет, конечно, — ответил отец. — Это ведь твоя собственность.
Все время, пока Диего Макарони рассматривал камень на просвет, юноша пытался разобраться, что же именно заставляет его отдаляться от человека, которого он всю жизнь любил и которым восхищался. Но теперь в душе метались, попадая в фокус попеременно, лоскуты чувств, одно другого хуже. Одно из них было очень похоже на то, что, несомненно, испытывал Лорд: он никому не позволил бы чувствовать себя хорошо в своем присутствии. А в душе человека, сидящего напротив, не разворачивался ад, и это было предметом черной зависти. Остальные ощущения Рики предпочитал не изучать.
— Это кварц, — сказал, наконец, отец. — Потрясающее мастерство. Камень очень трудно поддается обработке.
— Как и я, — вырвалось у Рики.
Он отлично знал, что отец ни на что подобное не намекал.
