Мальчик на кровати глядел и говорил неизменно вежливо; Рики с трудом припомнил первые слоги его странного имени. Зато Эйвери покрылся красными пятнами.
— Защищай грязнокровок, узнаешь, что за это бывает! — выплюнул он и выбежал прочь из комнаты.
— Не очень переживай, — предупредил Рики мальчик за пологом.
— Спасибо. Ты ведь Леополь...
— Лео. Лео Нигеллус, — поправил мальчик. — А тебя я помню. “Гриффиндорская мафия” — это ж надо придумать!
— Насколько я понял, это чистая правда, — пожал плечами Рики.
— Только кто же это скажет! — усмехнулся Лео.
В ванной Рики как всегда тщательно привел себя в порядок.
— Какое чудо, — услышал он прямо перед собой и от неожиданности выронил расческу: говорило зеркало.
— Ох, растяпа! — немедленно откомментировало оно. — Но хотя бы не неряха, как большинство мальчишек в твоем возрасте.
Чтоб его контролировали подобным образом! Рики онемел от одной мысли...
— Да, буду указывать, — ехидно подтвердило зеркало. — Нет, это не только школьные порядки, во всем колдовском мире так.
Рики не знал, принято ли прощаться с мебелью, но принципиально не стал этого делать.
Лео совершенно не разделял его возмущения. Он всегда считал, что иначе и быть не может.
— Теперь я понял, почему зеркал нет в холле, — проворчал Рики. — Представляю, как бы они покрикивали на всех мимо проходящих. Признаю, хоть это гуманно.
Они проговорили все утро до завтрака. Лео и в самом деле происходил из старинного колдовского рода — один из его предков, кажется, очень давно был директором “Хогвартса”. Его отец занимал какую-то высокую должность в управлении волшебным банком, в котором вообще-то, как выяснилось, хозяйничали гоблины.
Рики в свою очередь похвастался, что его отец — “настоящий мачо” и художник. Незнакомое слово на иностранном языке, судя по всему, рассмешило Лео. Ему было очень сложно понять, как человек может сам рисовать неподвижные картины, да еще отличающиеся от реально существующих предметов. В волшебном мире напрочь отсутствовала всякая абстракция и прочее.
Времени было полно, и Рики, умеющий рисовать стараниями отца вполне прилично, предложил Лео создать неподвижный портрет его самого. Тот поколебался, прежде чем согласиться, и очень удивил Рики, спросив, не будет ли изображение страдать. Рики был уверен, что нет, и потому наконец получил возможность делать что-нибудь нормальное в этой странной школе. Пока он рисовал, новый друг расспрашивал его о жизни обычных людей, и просьба Рики не обзывать их магглами очевидным образом стоила ему значительной концентрации внимания.
