Она медленно моргает.
— Ты хотела его долгое время, года? — повторяет она как в тумане.
— Да, в течение очень долгого времени.
Она качает головой не веря.
— Я столького еще не знаю о тебе, Solnyshko?
— Ты знаешь обо мне все, баба. Этого хотело мое сердце, — я улыбаюсь. — Это также, как ты иногда очень хочешь свою smokva.
— Smokva? Да, мы так называли сушеные райские яблочки в нашей деревне, — говорит она, и ее глаза становятся немного отрешенными, видно от воспоминаний. — Они стоили очень дорого, но я ни разу не карабкалась по стене в середине ночи, и... не рисковала жизнью другого человека.
Я убираю свою руку от нее.
— Папа никогда не узнает.
Она качает головой.
— Тебя могли поймать… или кто-то мог увидеть тебя.
— Нет. Я была очень и очень осторожна. Я никому не говорила. Ни маме, ни тебе.
Она горестно вздыхает.
— Ты знаешь, первоначально smokva была сушеным инжиром, и поскольку он очень дорого стоил для обычного человека, у кого-то появилась идея варить в меде или сахарном сиропе местные яблоки, айву, сливу или рябину? Smokva — это заменитель инжира для бедного человека. Тебе не нужно иметь заменитель, Таша. Ты можешь получить реальную вещь на самом деле.
Я смотрю ей в глаза и шепчу:
— Я и получила реальную вещь на самом деле, ба. Это было настолько реально. Все, что будет после него, будет заменителем.
Ее глаза расширяются и у нее перехватывает дыхание.
— Кто он?
— Ты его не знаешь.
Она прищуривается, сейчас она очень похожа на папу.
— Но мой сын его знает?
Я киваю.
Она резко втягивает воздух.
— А не может этот мужчина рассказать о тебе или кому-то похвастаться?
Я отрицательно качаю головой.
— Он не ребенок. Он понимает, что это может стоить ему жизни.
— И он не будет создавать проблем?
Я снова киваю.
— А когда ты снова встретишься с ним?
— Никогда, — говорю я совсем тихо. Я вижу, что моя ба выглядит испуганной. — Никогда, — расстроенно говорю я, — теперь я знаю, каков сушеный инжир на вкус.
— О, Solnyshko, ты даже не представляешь, что ты наделала.
— Я ничего не наделала. Это было всего лишь раз. Я сделала это лично для себя. Вся моя жизнь была одним длинным Великим постом, и я впервые не отказала себе в удовольствии.
— Ты думаешь, что попробовав плотские удовольствия, ты вот так легко сможешь от них отказаться, никогда не оглядываясь при этом назад? Ты своими действиями пробудила демона желания.
Мы обе в упор смотрим друг на друга, когда дверь на кухню вдруг резко открывается. Мы обе подпрыгиваем, повернув головы. В дверях стоит отец. И на нем по-прежнему вчерашняя одежда. Мой отец — лысеющий, небольшого роста, тучный мужчина. Если вы увидите его на улице, даже не обратите на него внимания, но если мимолетно вы случайно загляните в его черные глаза, молча содрогнетесь. С таким же успехом вы можете заглянуть в глаза насекомого. Нет в них нет злости, просто там ничего нет, ни единой эмоции, полностью бездушные. Этот человек может убить другого человека, испытывая такие же эмоции, словно он чихнул или пошел отлить.
