время уверенно придерживал лунную красавицу обеими руками и,
придвинувшись к ней, что-то тихо-тихо говорил мягким голосом; их лица
были совсем близко друг от друга, и эта близость явно волновала эллари
— казалось, даже на расстоянии можно расслышать, как колотится ее
сердечко.
Стоящий на пороге Кравой многозначительно кашлянул. Эльфа, сидящая
на коленях старшего всадника, дернулась, точно поднятая лань, и тут же
вскочила на ноги. Окончательно залившись краской до самых кончиков
острых, как стрелки, ушей, она, не поднимая глаз, пробежала мимо
стоящего в дверях Кравоя и выскочила из комнаты. Старший всадник Дома
Солнца легко поднялся со стула и, широко раскинув руки, шагнул
навстречу другу.
— Прости — я, когда посылал за тобой слугу, то, честно говоря, особо не
рассчитывал, что ты согласишься прийти в такое время, — звучно
проговорил он, сопровождая свои слова извиняющейся улыбкой — столь
открытой и обаятельной, что сердиться на него было почти невозможно.
Тем не менее, Кравой продолжал хмуриться.
— Так мне уйти?..
— Нет-нет! Я всегда рад тебя видеть! А это… это — так...
Он опустил руки и смутился. Жрец солнца бросил на него укоризненный
взгляд. Сейчас, когда они стояли рядом, было видно, настолько они
похожи друг на друга, и в то же время насколько отличаются. Коттравой
был чуть ниже ростом, однако шире в плечах, и казался более мощным и в
то же время подвижно-грациозным природной грацией кота, с легкостью
крадущегося по веточке за ничего не подозревающей пичужкой. Кравой
был легок и светел — Коттравой же производил впечатление большей
выносливости, большей опасности, и хотя ему, возможно, не хватало той
легкости и изящества, которые были в старшем жреце солнца, это с лихвой
компенсировалось ощущением полноты жизни и солнечной, чувственной
силы, которая буквально била ключом в нем. И голос у него был под стать
облику: сочный, полнокровный, с волнующими бархатными обертонами,
которые появлялись в нем, стоило ему заговорить с женщиной.
У него был тот редкостный тип особенно густых, плотных волос, которые
иногда встречаются у блондинов: вероятно, они бы отблескивали золотом,
если бы не выгорели на солнце за время бесконечных учений за городом
до такой степени, что стали почти белыми, точно речной песок. Эти же
самые поездки покрыли его красивое лицо густым бронзово-коричневым
загаром, который так плотно въелся в кожу, что не успевал сходить с него
даже зимой. В отличие от волнистых, с шелковистым отливом волос
