— Вы меня слышите?
Я откликаюсь оттуда:
— А как же? Я даже вас вижу!
Ряжкин теперь бледнеет и чернеет. А комиссия спрашивает:
— Как это так — видите?!
— А через щелки. Наблюдайте: я к вам просунул палец… Вот другой… Вот третий… В общем, извиняюсь, но у меня лично на все щелки пальцев не хватает…
Комиссия начинает смеяться. Товарищ Ряжкин, скорее, плачет. Одна молоденькая архитекторша, чтобы перебить настроение, произносит:
— Как здесь олифой пахнет — ужас!..
Я говорю:
— Олифой? Сейчас откроем окошко, проветрим!
Но я знаю, какое окно надо открывать… Ка-а-ак я ударил по раме кулаком!.. Окно раскрылось, но куски рамы вылетели на улицу. А я говорю таким испуганным голосом:
— Батюшки! Как же его теперь закрыть?.. Вот так открыл!
Десятник Ряжкин снова меняет цвет кожи. Сперва синеет, потом становится цвета протухшей воблы. А наш управляющий стройконторой — он тоже был в комиссии — спрашивает:
— Интересно, что вот эта стена — капитальная или нет?
Между прочим, эту стену мне приказано было замазывать, что называется, по живому мясу. Она буквально у меня под правилом крошилась. А Ряжкин, когда я ему это показал, — спустил мне директивочку: «Ладно, ты пока мажь, а потом мы поставим подпорки». И, конечно, никаких подпорок никто не ставил. И потому я небрежной походкой, на глазах у комиссии, подхожу к стене, беру табуретку, которая осталась от маляров, и — бац! — табуреткой по стенке… Стена так и рухнула… Пылища пошла; крошка летит градом; люди отворачиваются, трут кулаками глаза, мигают, чихают на разные голоса… Потом понемножку проясняются воздух и носоглотки, и сквозь дыру в стене видно голубое небо… двор… соседние корпуса… скверик на улице…
Председатель комиссии говорит, задумчиво глядя в дыру:
— Это что же — Евстафьев переулок или Рыбная улица?.. Ну, все ясно, поехали, товарищи!
Вы спросите: чем дело кончилось? Сейчас доложу. На другой день утром, аккурат я раствор стал готовить, является Ряжкин ко мне.
— Ты что же это, говорит, старый подхалим, натворил? Из-за тебя теперь всю работу заставляют переделывать заново!
Я говорю:
— Извиняюсь, так это из-за меня переделки?
— Конечно, говорит, комиссия, безусловно, приняла бы, если бы не твои подвохи!
Ну, тут я не выдержал. Как стукну мешалкой по ящику!
— Ах ты мразь несчастная, халтурщик двадцатого разряда! Да как ты смеешь, подлец ты эдакий, обманом на работе заниматься?! Как, говорю, ты смеешь в нашем советском доме гнилую стенку ставить? Когда тебя еще на свете не было, мы с твоим отцом начали строить этот замечательный дом. В нашем великом доме каждый кирпич омыт кровью и потом советских людей. Ты, говорю, обманываешь народ, который совершил великую революцию рабочих и крестьян, который уничтожил беляков в гражданскую, расчехвостил фашистов в Отечественную; народ, который сегодня борется за мирную жизнь… От имени рабочего класса заявляю тебе: вон отсюда, дармоед паршивый! Вон, пока по шее мешалкой не получил!
