Старухи перешли в другую комнату, а Мари осталась одна у швеи, лежавшей без движении. Она торопливо стала мочить ей виски холодною водою, тереть одеколоном, который, к-счастью, нашла у себя в ящике, и Катарина открыла глаза. Мари указала ей на соседнюю комнату и приложила палец к губам, приказывая молчать. Катарина поняла эти жесты и осталась неподвижною; только глазами жадно следила за танцовщицею, которая тихо подкралась к дверям комнаты, где толковали между собою старухи. Несколько минут она подслушивала их тихий разговор, потом так же тихо воротилась к швее, стала на колени, чтоб приблизиться к её уху, и шепнула: «Молчи, не говори ни слова; а когда они прийдут сюда, закрой опять глаза. Не плачь же, ребенок твой жив, только они его украли, спрятали, не знаю куда, но можно будет узнать: ведь и у нас есть друзья».
В эту минуту снова появились старухи.
– Все еще лежит! Ну что, как умрет? с беспокойством сказала фрау Беккер, видя, что Катарина остается в прежнем положении, с закрытыми глазами.
– А что ж, если умрет? Ей же лучше: меньше мученья на свете приймет, отвечала крестьянка.
– Не говорите так громко! сказала Мари: – вы ее испугаете, если она начнет приходить в чувство.
– Ну, мне уж она и так перемутила душу! сказала крестьянка: – не останусь слушать, как она будет крушиться. А вы отдайте ей свидетельство, что ребенка схоронили: оно написано ни всей форме, без фальши.
Она пошла из комнаты.
– Я провожу тебя, сказала фрау Беккер, и ушла вместе с нею.
Тогда швея открыла глаза, но была так слаба, что только через несколько минут собралась с мыслями, чтоб расспросить Мари. Тогда танцовщица пересказала бедной матери все, что слышала: ребенок не умер, но под его именем похоронили другое дитя, и таким образом достали свидетельство о погребении. Куда скрыли ребенка – этого не упоминали старухи в своем разговоре; из их слов ясно было только то, что это сделано по наущению родных невесты, чтоб разорвать последние узы, которые могли еще связывать жениха с покинутою швеею.
Танцовщица старалась успокоить несчастную мать надеждами, что ребенок отыщется; но она сама ужасалась, видя теперь на живом примере, какую будущность готовит ей тетка: ведь уж давно твердит ей тетка о том, что надобно пользоваться молодостью и красотою.
– Я скоро умру, Маша, сказала Катарина: – и тогда… ты видишь, к чему приводит дорога, по которой заставили меня идти. Не подражай же мне, и ты будешь все-таки счастливее меня… Когда я умру, и если найдется мой ребенок, не покинь его хоть ты… кроме тебя, некого мне просить.
