Олдфилд минуту или две молчал. Потом ответил:
— Это дело меня убивает. Я должен надеяться… Так или иначе, я чувствую, что вы сумеете что-нибудь для меня сделать. Буду с вами честен, месье Пуаро: я не питал глубоких чувств к моей жене. Я считаю, что был ей хорошим мужем, но никогда по-настоящему не любил ее.
— А эту девушку, Джин?
На лбу доктора выступили мелкие капельки пота.
— Мне… мне следовало раньше попросить ее выйти за меня замуж, если б не весь тот скандал и сплетни.
Пуаро откинулся на спинку стула.
— Теперь наконец-то мы пришли к истинным фактам! Eh bien, доктор Олдфилд, я возьмусь за ваше дело. Но запомните: я буду искать правду.
— Правда не может мне навредить! — с горечью ответил Олдфилд. Затем поколебался и прибавил: — Знаете, я обдумывал возможность предпринять что-нибудь против клеветы. Если б я мог предъявить обвинение какому-то конкретному человеку, то, конечно, был бы оправдан? По крайней мере, иногда я так думаю… А иногда мне кажется, что это только все ухудшит, все это получит еще большую огласку и люди станут говорить: «Пусть это и не доказано, но нет дыма без огня»… — Он посмотрел на сыщика. — Скажите мне честно, есть ли выход из этого кошмара?
— Выход всегда есть, — ответил Эркюль Пуаро.
II
— Мы едем за город, Джордж, — сказал Эркюль Пуаро своему камердинеру.
— Неужели, сэр? — спросил невозмутимый Джордж.
— И цель нашего путешествия — уничтожить чудовище о девяти головах.
— В самом деле, сэр? Нечто вроде лохнесского чудовища?
— Нечто менее осязаемое. Я говорю не о животном из плоти и крови, Джордж.
— Я вас неправильно понял, сэр…
— Если б оно было из плоти и крови, было бы легче. Я говорю о вещи настолько неосязаемой, настолько трудно уловимой, как источник слухов.
— О да, действительно, сэр. Иногда бывает трудно понять, как что-то начинается.
— Вот именно.
Эркюль Пуаро не стал останавливаться в доме доктора Олдфилда. Вместо этого он отправился в местную гостиницу. Утром после его приезда состоялась его первая беседа с Джин Монкриф.
— Значит, доктор Олдфилд все-таки обратился к вам… — произнесла она. — Я знала, что он подумывал об этом.
В ее тоне не слышалось энтузиазма.
— Вы его не одобряли? — спросил Пуаро.
Их взгляды встретились.
— Что вы можете сделать? — холодно ответила она вопросом на вопрос.
— Возможно, есть способ справиться с этой ситуацией, — тихо произнес Пуаро.
— Какой способ? — Мисс Монкриф с упреком бросила ему эти слова. — Вы собираетесь обойти всех этих старых сплетниц и сказать им: «В самом деле, пожалуйста, вы должны прекратить болтать. Это так вредит бедному доктору Олдфилду». И они вам ответят: «Конечно, лично я никогда не верила в эту историю!» Это самое худшее из всего. Они не говорят: «Моя дорогая, тебе никогда не приходило в голову, что, возможно, миссис Олдфилд умерла не совсем так, как казалось?» Нет, они говорят: «Моя дорогая, конечно, я не верю в эту историю насчет доктора Олдфилда и его жены. Лично я уверена, что он такого не сделал бы, хотя это правда, что он не так уж усердно заботился о ней, и я думаю, что не очень-то разумно с его стороны было взять совсем молодую девушку в качестве фармацевта. Разумеется, я совсем не хочу сказать, что между ними что-то было. О нет, я уверена, что все было вполне благопристойно…»
