Делать нечего, поехал я в Реймс. Обратился с жалобой, чин-чинарем. Архиепископ отца крестил, к нашей семье был благосклонен. Как узнал в чем дело — немедля учинил суд. Ох, нет страшнее крючкотворов, чем легисты этих храмовников. И ведь главное, Жак, все у них записано, все пропечатано, все бумажечки подшиты в книги. А уж про законы трепаться — хлебом их не корми. За два часа наговорили столько всякого, что у меня голова разболелась, словно булавой по макушке огрели. И пока я в себя приходил, суд вдруг решил, что я должен либо принять во владение эти вот греческие земли и не чинить тамплиерам препятствий, либо доставить в Реймс письменное подтверждение о смерти отца — так как договор он с тамплиерами заключил пожизненный. Какое там, говорю, подтверждение. Больше двадцати лет прошло, я уже сеньорию унаследовал давным-давно! Да все без толку. Ну а ежели епископский суд решил — тут уж ничего не попишешь.
Вот и остался я без торфяного болота, которое все эти годы в основном меня и кормило, а тут еще в Реймсе, дьявол разрази, на постоялом дворе зацепился с заезжими суконщиками. Сел в кости играть.
— Ну, дальше можешь не рассказывать, — улыбнулся Жак. — Твою невероятную везучесть мне уже пришлось наблюдать в деле.
— Сижу в Реймсе, в кошельке ни сантима, — продолжал Робер, — тамплиеры торопят, мол, давай скорее, выметайся из нашего дома, а в Реймсе и Труа на службу никто не берет. Тут приходит ко мне писец из кафедрального собора и предлагает от имени архиепископа помощь. Принимает меня его преосвященство у себя в кабинете, с глазу на глаз. Долго поет песни про то, каким доблестным крестоносцем был отец, какое это хорошее дело — Святую Землю спасать и прочее в том же духе. Я слушал-слушал — вижу, что, если старику волю дать, так облапошит он меня почище тамплиеров. Грохнул кулаком по столу, так что у него две чернильницы перевернулись, и вопрошаю, мол, прямо скажите, что ко мне за дело. Вот он и предложил мне, как и рыбку съесть, и на оглобле покататься. Я принимаю крест и еду сражаться в Святую Землю, а церковь берет под защиту мои владения и не передает их тамплиерам, пока не вернусь. А там, на Востоке, я сам все выясню и нужные грамоты про гибель родителя справлю. Половина доходов, пока я отсутствую, конечно, идет на богоугодные дела, но зато и деньги на дорогу обещали выдать. Что мне оставалось делать? Принял обет. Говорят, отслужишь сорок ден у какого-нибудь местного нобиля, поклонишься Гробу Господню, получишь у Иерусалимского патриарха цедулу, что, мол, исполнил обет, заедешь в Константинополь — и возвращайся домой. Приедешь весь из себя крестоносец — тамплиеры к сеньории на арбалетный выстрел не подойдут.
