— Это старинная провансальская песня, которая повествует о любви юной рыбачки к прославленному шкиперу, — пробухтел, обращаясь к переборке, достославный рыцарь Робер да Мерлан, словно того и ждал, чтобы начать разговор.
— А вы владеете провансальским наречием, сир? — обрадованно спросил виллан. — Но вы же, судя по имени, уроженец Шампани или Блуа.
— Ничем я не владею, — встопорщил рыцарь соломенные усы и скривился, словно в слово «владею» он вкладывал иной, совершенно не относящийся ни к народам, ни к их наречиям смысл. — Просто понимаю и все. У меня всегда вот так — слушаю чужую речь дня два, а на третий и ли четвертый начинаю разбирать, о чем лопочут. А я в Марселлосе, почитай, неделю ждал отплытия, вот и навострился…
— Хорошо вам, сир, — завистливо вздохнул виллан, — а в меня без малого два года монахи пытались латынь вбить — и ни в какую. Слова вроде и знаю, читать могу, а о чем говорят, не понимаю, хоть кол на голове теши.
— Так ты, значит, грамотный? — искренне удивился рыцарь. — А мне сказали, что вроде как пейзанин.
— Ну, в общем, так оно и есть, сир, — согласился виллан. — Мой дед был сервом барона Монтелье, а отец взял на откуп большую вырубку и заложил там виноградники. Еще недавно у нас было пятьсот акров земли и пятнадцать работников. Вот он и оплатил мое обучение в монастыре.
— А зовут тебя как? — оттаял наконец рыцарь. — Не Жак же, в самом деле…
— Именно Жак, — рассмеялся виллан. — Жак из Монтелье, к вашим услугам.
Де Мерлан стал смеяться вслед за ним и уж было открыл рот, чтобы спросить о чем-то еще, как вдруг его отвлекли новые звуки — словно крупные горошины застучали по гулкой деревянной поверхности. После каждого стука до ушей собеседников доносились возбужденные возгласы. Это неугомонные студиозусы, опустошив очередной бочонок сидра, перевернули его вверх дном и затеяли игру в кости.
Лицо рыцаря исказилось самой что ни на есть странной гримасой. Глаза его прищурились, он встопорщил усы и издал утробный рык, словно недавно проснувшийся по весне медведь при виде дупла, полного густого ароматного меда. Затем сир Робер де Мерлан порылся в своем дорожном мешке, извлек оттуда худой кошель из грубой воловьей кожи, потряс им, с трудом добившись унылого неубедительного звона, и устремился в центр круга игроков. Жак из Монтелье удивленно пожал плечами, тем самым продемонстрировав свое отношение к азартным играм. Сир Робер исчез в кругу играющих, и сразу же после этого там произошло заметное оживление. Жак стал невольно прислушиваться.
