У Павла Рыбникова и у Дениса Бушуева был общий друг, служащий Ленинской библиотеки, некто Николай Николаевич Разумов, человек редкой честности и порядочности, глубоко верующий и убежденный, идейный антикоммунист. Все трое доверяли друг другу и частенько вели откровенные разговоры.
– Вы признаете заповедь «не убий»? – спросил как-то Рыбников у Николая Николаевича.
– Да, конечно.
– А большевика убить можно?
– Можно и даже должно, – не задумываясь ответил Николай Николаевич.
– Почему? Ведь вы же христианин и проповедуете милосердие к врагам.
– Когда-то Сергий Радонежский благословил даже массовое убийство на Куликовом поле.
– И это, по-вашему, хорошо?
– Я не говорю – «хорошо». Всякое убийство отвратительно, а убийство с благословения – тем более. Но это говорит только за то, что это было необходимо. Сергий Радонежский поступил, как христианин, в другом плане: этим благословением он всю тяжесть греха переложил на себя…
– Это отговорка.
– Нет, это не отговорка. Вы не верующий, и вам этого никогда не понять, как не понять и того, что дело шло о самом существовании христианской идеи на Руси. А это – главное.
– А что толку в идее, если носители ее поступают не по-христиански: разрешают кровь, не протестуют против смертной казни, заводят полковых священников, преследуют инакомыслящих, отлучают от церкви бог знает за какую чепуху…
– Вы говорите о дурной стороне церковности… – поморщился Николай Николаевич. – При чем же тут идея? При чем же тут настоящая-то христианская идея?
– Хорошо. Допустим, что кое в чем виновата церковь… – горячился Рыбников. – Ну, а сам-то Христос разрешал кровь, что ли?
– Нет, не разрешал… Только один раз Его охватила минутная слабость. Помните, перед тем, как взойти на гору Елеонскую, Он сказал ученикам: «…кто имеет мешок, тот возьми его, также и суму, а у кого нет, продай одежду свою и купи меч».
– Хорошо. Забудем про эту «минутную слабость». Значит, Христос не разрешал кровь?
– Нет.
– А вы, исповедующие Его учение, разрешаете?
– Так же, как Христа, и нас иногда охватывает «минутная слабость». И эта наша слабость понятна, когда идет разговор о сохранении гуманнейшей идеи, единственной идеи, могущей спасти мир… А в общем, все это очень сложно.
Этот их спор хорошо запомнился Денису, и он тогда еще про себя решил, что правда лежит где-то посередине между тем, что говорил Рыбников, и тем, что говорил Николай Николаевич. И, не соглашаясь во многом ни с тем, ни с другим, он, однако, вскоре пришел к единственному, на его взгляд, верному выводу: кто бы ни разрешал кровь, какие бы высокие дели ни преследовались этим разрешением – такому разрешению на земле не должно быть места.
