Он не мог не видеть той жгучей ненависти, которую односельчане стали питать ко всей его семье с тех пор, как Бушуевы разбогатели. И ничто не могло ослабить этой ненависти: ни указания односельчанам председателя сельсовета на то, что Бушуев своими книгами приносит огромную пользу стране, что отважинцы должны гордиться им, а не обижать его и его семью, ни угрозы особоуполномоченных из райкома партии, ни щедрая денежная помощь, которую Денис оказывал беднякам-односельчанам, – ничто не ослабляло этой ненависти.
Общеизвестна зависть бедного к богатому. Она существовала всегда, во все эпохи, во все времена. Но в случае с Бушуевым были не просто зависть и не просто ненависть, здесь были зависть и нанависть обманутого в своих надеждах человека. Я, простой человек, в надежде на лучшую жизнь, взвалил себе на плечи всю тяжесть эксперимента с социальным равенством. Я многие годы голодал, мирился с лишениями, жил и живу в бедности, какой, может быть, никогда не знал до революции, а рядом со мной живут какие-то странные люди – все эти Бушуевы, Белецкие, Густомесовы, – которые не только не знают бедности и не несут никакой тяжести в борьбе за социальное равенство, но они и не замечают меня, точно так же, как раньше не замечали меня барин, князь, граф…
Быть может, они – члены партии? Нет. Так почему же, почему же правительство всячески поощряет их барскую жизнь? Быть может, они стоят выше меня? Да, выше. Но ведь и сельский учитель Квиринг стоит интеллектуально выше меня и подстать Бушуе вым и Белецким, но он так же, как и я, живет в нужде и бедности. Почему?
«Так, наверное, думает каждый отважинец», – прикидывал Денис, взволнованно расхаживая по кабинету, на другой день после истории с Ананием Северьянычем.
Идею социального равенства Денис Бушуев всегда считал самой важной, самой главной, самой гуманной, самой святой идеей человечества.
И с радостью подмечал, как эта идея тесно переплетается с не менее святой идеей – идеей христианства. Будучи сам неверующим, он терпеть не мог воинствующих атеистов, но в равной степени не переносил и религиозного ханжества. Глубоко и искренне верующие люди, как, например, дед Северьян, жизнь и поступки которых были в неразрывной связи с проповедуемой ими идеей христианства, вызывали в нем глубокое уважение. Но не менее глубокое уважение вызывали в нем и чистые атеисты, типа писателя Павла Рыбникова, щедро сеявшие направо и налево только добро. Атеизм Павла Рыбникова уходил в такие выси, что он, например, не признавал ни за кем никакого права на кровь. «Смертные казни во всем мире должны быть отменены, – часто говорил он. – Борьба за отмену смертной казни во всем мире должна идти непрерывно, параллельно с борьбой за социальное равенство. У нас в стране эта борьба за отмену смертной казни невозможна, как вообще невозможна всякая борьба и протесты, но почему за границей-то правоверные христиане не восстают против смертной казни?»
