— Что взрослые скажут? — крикнул опять Хрюша. — Ну погляди ты на них!
С берега летели охотничьи кличи, истерический хохот и полные непритворного ужаса взвизги.
— Ты протруби в рог, а, Ральф.
Хрюша стоял так близко, что Ральф видел, как блестит уцелевшее стеклышко.
— Неужели они так и не поняли? Про костер?
— Ты будь с ними твердо. Заставь, чтоб они тебя слушались.
Ральф ответил старательно, словно перед классом теорему доказывал:
— Предположим, я протрублю в рог, а они не придут. Тогда — все. Мы не сможем поддерживать костер. Станем как звери. И нас никогда не спасут.
— А не протрубишь — все равно мы станем как звери. Мне не видать, чего они там делают, но зато мне слыхать.
Разбросанные по песку фигурки слились в густую, черную, вертящуюся массу. Что-то они там пели, выли, а изнемогшие малыши разбредались, голося. Ральф поднял к губам рог и сразу опустил.
— А главное, Хрюша: есть эти духи? И этот зверь?
— Конечно, нету их.
— Ну почему?
— Да потому, что тогда бы все ни к чему. Дома, улицы. И телевизор бы не работал. И все бы тогда зазря. Без смысла.
Танцевали и пели уже далеко, пенье сливалось вдалеке в бессловесный вой.
— А может, и правда все без смысла. Ну, тут, на острове? И они за нами следят, подстерегают?
Ральфа всего затрясло, он так бросился к Хрюше, что стукнулся об него в темноте, и оба испугались.
— Хватит тебе! И так плохо, Ральф, прямо не могу я больше! Если еще и духи эти…
— Не буду я больше главным. Ну, послушай ты их!
— Ох, господи! Нет! Нет!
Хрюша вцепился в плечо Ральфа.
— Если Джек будет главным, будет одна охота и никакой не костер. И мы тут все перемрем…
И вдруг Хрюша взвизгнул:
— Ой, кто это тут еще?
— Это я, Саймон.
— Да уж. Молодцы, — сказал Ральф. — Три слепых мышонка. Нет, откажусь я.
— Если ты откажешься, — перепугано зашептал Хрюша, — что же со мной-то будет?
— А ничего.
— Он меня ненавидит. За что — не знаю. Тебе-то что. Он тебя уважает. И потом, ты ж в случае чего и садануть можешь.
— Ну да! А сам-то как с ним сейчас подрался!
— У меня же был рог, — просто сказал Хрюша. — Я имел право говорить.
Саймон шевельнулся во тьме:
— Ты оставайся главным!
— Ты бы уж помалкивал, крошка. Ты почему не мог сказать, что никакого зверя нет?
— Я его боюсь, — шептал Хрюша. — И поэтому я его знаю как облупленного. Когда боишься кого, ты его ненавидишь и все думаешь про него и никак не выбросишь из головы. И даже уж поверишь, что он — ничего, а потом как посмотришь на него — и вроде астмы, аж дышать трудно. И знаешь чего, Ральф? Он ведь и тебя ненавидит.
