У нее застучало в висках. Одно дело – безупречно сохранившаяся благородная старина и совсем другое – скрываемые дефекты. Разве она может позволить себе так дешево пасть? И ведь самое обидное заключалось в том, что некого было винить в том, что такая дорогая вещь оказалась испорченной. Вчера вечером дул этот чертов биз, в гостиной чувствовалась сырость (все-таки октябрь месяц, а озеро совсем рядом) и по ее распоряжению прислуга разожгла камин. Хорошо высушенные полешки потрескивали в камине и она сама видела, как вылетали искры. Одна и долетела куда не надо.
Камилла еще раз внимательно рассмотрела дырку. Смотрится просто отвратительно. Придется заменить мебель. Очевидно, что за гарнитур с таким дефектом теперь ни один оценщик не даст приличную цену. Так глупо, так легкомысленно потерять деньги! Какая нелепость! Постоянно дежурившая на ее лице молодящая легкая улыбка, обнажавшая белоснежные керамические зубы, сползла, уступив место выражению неподдельной досады – опущенные уголки рта, прищуренные глаза и вернувшиеся на свое законное место морщины. Камилла проследовала на кухню, желая успокоиться, налила себе воды. Сделав глоток, скривила губы. Нет, сейчас требуется что-нибудь покрепче. Она выплеснула воду в раковину, и вернулась в гостиную. Достала из бара начатую бутылку «Dewar’s”. Виски выпила залпом, льдом заморачиваться не стала. Не помогло. Прекрасное расположение духа, в котором начинала день миссис Уэст, было безнадежно утрачено.
Когда две недели спустя Джеймс заехал к матери, он не заметил перестановку. —Прекрасно выглядишь! – выдал он дежурный комплимент, коснувшись губами ее щеки, – надеюсь, что у тебя все в порядке?
Камилле очень хотелось рассказать сыну о тех тяготах, которые ей пришлось пережить из-за проклятой искры, но она заставила себя промолчать, так как всегда гордилась своей приверженностью правилам хорошего тона. Правило же номер один гласило: «Никогда не жалуйся и ничего не объясняй». Хотя Джеймс наверняка разделил бы ее досаду из-за вынужденных расходов, сочувствия бы он не высказал. Собственно избытком этого чувства не страдала и сама миссис Уэст, полагая, что каждый сам должен отвечать за свои ошибки. И потом – в сострадании есть какая-то нотка жалости, которая совершенно недопустима в общении людей ее круга. И все же самое неприятное, если Джеймс подумает, что такая оплошность неудивительна в ее возрасте. Но разве уместно говорить о возрасте в какие-то 67 лет?
