«Не говори ненужные слова…»
Не говори ненужные слова.
Они мешают понимать друг друга.
Ведь очень трудно вырваться из круга,
когда и так-то дышится едва.
Не замыкайся в собственном бреду —
убогость мысли не даёт полёта.
И не гаси внезапную звезду,
ведь звёзды в небе зажигает кто-то.
Не совершай поступков наугад,
не ставь по жизни выдуманных точек.
Всему, что есть, будь бесконечно рад,
учись читать порою между строчек.
Цени всё то, что небом нам дано, —
и станет явью всё, к чему стремишься.
Жить по-другому – глупо и грешно.
Ты просто в общей массе растворишься.
Всего важнее сохранить свой лик
и чувствовать себя самим собою,
чтоб быть хоть раз отмеченным судьбою,
счастливым стать – пусть даже и на миг.
«В твоих словах винительный падеж…»
В твоих словах винительный падеж
звучит и убедительно, и важно,
предложный – недовольно и протяжно,
творительный и вовсе как мятеж.
Родительный и вздорно, и смешно.
Меня пугают эти перемены.
Ужели снег приносит нам измены
и тает виновато и грешно?
Склоняет время радость, грусть и боль
по падежам неистовых событий,
а наша память, словно антресоль,
уж не вмещает пафосность открытий.
Смотрю в окно – там призрачная даль,
в душе – одни сомненья и тревоги,
но я не стану подводить итоги —
к чертям и полумеры, и мораль.
Не удержать за пазухой любовь,
в карман не спрятать ласковое слово,
и если даже это и не ново,
то все равно поставлю рифмой «кровь».
Хотя могла поставить «прекословь,
морковь, злословь» плюс разные изыски,
но прекращаю вычурные списки
и удивлённо поднимаю бровь.
Ты говоришь… Винительный звучит
просительно и даже как-то нежно,
родительный – безоблачно, безбрежно,
а мой предложный – истово навзрыд.
«Я знаю, дело всё в карандаше…»
Я знаю, дело всё в карандаше,
в словах, им выводимых на бумаге.
Он людям открывает, что душе
моей так плохо, как любой дворняге.
Всё дело в буквах, точках, запятых,
в январском небе, что на склеп похоже,
и дне – недолгом, словно краткий штрих, —
и в стылых окнах, безусловно, тоже.
В твоём молчаньи долгом и глухом,
как звук в колодце, брошенном навечно,
в тропе, что отливает серебром
невозмутимо, глупо, бессердечно.
Но ты за так меня не отдавай
тоске и одиночеству страницы.
Я не хочу, как выцветший трамвай,
теряться в громогласии столицы.
Бетонный город – каменный острог.
Мне без тебя в нём шатко и незримо.
Звонит Данилов… Благости глоток
вещает: только смерть необратима.
Внемли его звучанию, внемли.
Вся истина в том меццо-форте гулком.
Ведь если вдруг – как в море корабли,
