У масок завсегда пустые злые лица.
Я лучше подниму и осушу бокал
и вырву из души ненужную страницу.
Но страшно мне одно – закончилась тетрадь.
Лишь титул и обрат, а между ними – пусто.
Выходит, что уже нам нечего терять…
Vivat, vivat, vivat расстрелянному чувству!
О, этот город, что пришпилен к небу!
Твой сочный дух сродни бывает хлебу.
Он души кормит, словно птиц с ладони,
он всех приемлет, никого не гонит.
Мы в нём всегда себя осознаём.
Со вкусом выпив кофе спозаранку,
мы мчим на Невский или на Фонтанку
и дышим полной грудью и взаём.
Небесный свод нам открывает дверь,
И, каменный, главу склоняет зверь,
а всех мостов согбенная спина
несёт смиренно оголтелость дня
и тишину надменной белой ночи.
И Всадник медный призрачность пророчит,
и Летний Сад – зелёной кисеёй,
и царский дух витает над землёй.
Давит висок, давит, крепнет тупая боль,
но ничего не исправить – сыграна твоя роль.
Давит – не прикоснуться, больно порой вдохнуть.
Но даже если вернуться, ты не осмыслишь суть
страха и отреченья и прожигания сил.
Разные облаченья ты примерял и носил.
Разные разговоры застили мне глаза.
Но затянулись споры – их продолжать нельзя.
Радуги возрожденье вновь переходит в ночь,
и для меня спасенье – просто уйти прочь.
Выцветет поднебесье, звёзды сомкнут свой взор.
С едкой душевной спесью всякая дружба – вздор.
Давит висок, давит. Вот уж который день.
Правит свой бал, правит бледная, куцая тень.
«Отбивает моё сердце гулкий степ…»
Отбивает моё сердце гулкий степ,
в голове играют мысли в чехарду.
Жизнь моя – скороговорка, грустный рэп,
что слагается буквально на ходу.
Время – крылья надо мной во весь размах:
измеряет мои будни на аршин.
Притупились, видно, боль моя и страх,
ведь не раз срывалась с нужных мне вершин.
Я не знаю, кто мне прочил этот крах,
кто молился за моё небытие,
но всегда креста спасительного взмах
останавливал меня на острие.
Я, наверное, в рубашке родилась,
иль у Господа за пазухой – в раю.
Даже если б и сегодня сорвалась,
задержалась бы на самом на краю.
Я на постриг не готова – признаюсь,
но молиться буду сердцем до конца.
Одного на свете только я боюсь —
нелюбви Его тернового венца.
Электричка. Промозгло. Ночь.
За окном – пунктир фонарей.
И уходит бесследно прочь
самый лучший из ноябрей.
Разлинован дорогой дол.
Воздух в тамбуре горячей.
– Секс, шампанское, рок-н-ролл, —
так озвучил ты суть вещей.
Может шутишь, а может нет.
Вот такой откровенный сказ.
Ты уверен и ждешь ответ…
Только я выбираю джаз.
